половинку.
– Они были такие… сплошной свет, – продолжала Аня с закрытыми глазами. – Как только они могли творить такое в свои тёмные века? Ну да, вот они и творили сами себе солнце – кружевом, вышивкой жемчугом, витражами…
– А ты-то сама: не говоришь – прям гладью вышиваешь. Не хочешь ли случайно заговорить мне зубы? – с притворно-сладенькой интонацией поинтересовалась подруга.
– Случайно. Ты – ангел-копьеносец. У тебя не иглы, а копья. Я уже ходить не могу.
– Иглы как иглы, задница у тебя больно нежная, малахольная. А глаза у тебя не болят, случайно? За книжки уже схватилась, жить без них не можешь?
– Я давно заметила, медработники ведут себя как какие-то генералиссимусы, просто обожают командовать беспомощными больными, как своими солдатами.
– Давай, переворачивайся на живот, больная, пока я тут буду готовить.
Танька ушла кипятить шприц.
– Кого я сейчас видела, не поверишь! – прокричала она из кухни.
«Господи, да кого же? Неужели Принца? Да она ведь не знает…»
– Вовчика нашего, Скорого.
«Час от часу не легче!»
– Что, ему в тюрьму захотелось?
– Сначала его ещё поймать надо.
– Вот мы с тобой уже знаем, что здесь он, увидит кто-то из прихихешек, сдадут тут же.
– Да он, дурак, что ли? Тогда убежал, и сейчас убежит.
Медсестра в готовности номер один со шприцем наголо.
– Больная, готова? – с явным самолюбованием фонтанчик лекарства из острия.
Аня обреченно откинула одеяло.
– Все медики – садисты.
– Ещё какие! Как засадят, засадят…
– Ой-ёй-ёй! Я бы никогда не смогла – взять и проткнуть живого человека иголкой.
– Ага, ждала бы, пока помрёт?
– И циники, – готовая заплакать по-настоящему, причитала Аня. – Вижу я, с каким удовольствием ты это делаешь – мучаешь меня. Потом нужен будет курс лечения попы после этих уколов. Чтобы она не отвалилась.
– До свадьбы заживёт твоя попа.
– До твоей, может быть. Но не до моей.
– Это ещё почему?
– Да зачем это нужно, вообще, только чтобы быть, как все? А потом мучиться?
– Ещё чё придумаешь? Свадьбы отменить, значит? Да? Ну тогда и тебя бы не было!
– Ну, не было бы, подумаешь. Никто бы и не заметил. Да мама всегда говорит: «Я тебя не хотела! Отец уговорил». Никто бы сейчас не болел, чушь не городил бы.
– Сама ведь понимаешь…
– Ай, да почитай Мопассана, всё он давно сказал: когда им надо завоевать, они способны на всё – такую золотую пыль в глаза пустят и в стихах, и в чём угодно. Как только добьются или женятся, того хуже, всё! Что дальше? А дальше неинтересно. Скучно, господа. Начинают себя развлекать: изменами, или игрой, или пьянством. А женщины должны всё это терпеть. Страдать и терпеть.
– Мопассан твой – дурак какой-то малахольный, что всех по себе равнять?
– Да, он плохо кончил, вообще-то… Но писал он правду.