только ржёт цинично. Смиришься, начинаешь угождать, упорядочивать мир этих надменных вещей – через день всё возвращается к хаосу.
Они делают это ночью, когда никто не видит – перелетают с места на место, перекувыркиваются, выворачиваются наизнанку… Утром – ищешь, ищешь, а они издеваются, играют в прятки. Ведь есть же счастливцы – те, кого вещи слушаются. Как всякий дар, этот тоже достался не всем. Некоторые на раздачу опоздали, долго искали свои очки. Да ещё и время перепутали – всё случилось днём раньше».
Не хорошо ли? В школу идти не надо, наверно, до самого Нового года…
Что?!
Аня подскочила, как от удара током. Идеально подоткнутое одеяло прочь! Сердце зашлось барабанной дробью: «Тревога!», ноги опустились на пол. Встать и бежать… Куда? В новую школу? «Боже! Что теперь? Кто понесёт заявление, и всё… А табель! Теперь в нём будет трояк по истории! Она специально сделала это. Швабра-жердь. Она чувствовала! И вечер, сказочный вечер среди фей… Всё пропало».
Лицом вниз снова на постель. Вся её будущая жизнь, такая близкая, почти уже ощутимая, рухнула. Она теряет сознание, нет, умирает.
Но в следующую минуту больная приподнимается на локтях, набычивается, медленно и зло мотает головой из стороны в сторону – пошли вон, дурацкие мысли, дурацкая болезнь! Из глаз, из носа течёт, брызжет во все стороны. Микробы насторожились. Аня снова садится – с прямой спиной. «Я должна поправить себя – совершенно. Now!»
Лицо порока
«Никто за меня не сделает это – не поступит меня в новую школу. В старой я учиться – НЕ БУДУ. Даю себе два дня. Выучу все эти кретинские даты с начала года, буду сама тянуть руку и никого не подпускать к доске через мой труп. Нет, просто не буду. И вообще – болеть мне больше нельзя, медсправка нужна».
…При виде подруги на следующий день в раздевалке Танькино лицо сначала вытянулось в удивлении, а затем сникло, прямо в обиде.
– Явилась! Являются только, знаешь кто? Сама ж меня учила. А я к тебе собиралась после школы. Мы с мамой «поцелуйчиков» напекли с абрикосовым повидлом, – насупившись, чуть не с угрозой объявила она.
– Учиться хочу, – без улыбки, оберегая губу от новой травмы.
– С ума сошла! Больная ты или где? И как тебя мама отпустила-то?
– Она на работе. И я не больная.
– Ну, здоровая, только вылитая эта… испуг ходячий.
Таня тронула лоб подруги. Аня отодвинула её руку.
– Да всё нормально. Нормальнее уже… Мне же надо исправить пару.
– Ты что, из-за этого?! Вопще, она на тебя чё-то взъелась. Я вопще не понимаю, как так можно, человек хворый, а она…
– Что она?
– Да какую-то ерунду буровит. Что хвосты стали носить после войны вдовы, чтобы показать, это… что они ищут себе это, мужей.
– Что-о?! Она что, совсем? Каких ещё мужей? Какие вдовы!
Аня в панике схватилась за свой ничего не подозревающий хвостик на затылке.
– Откуда