немыслимом отсутствии фигуры. Выглядел при этом кринолин таким горделивым, довольным, будто для него здесь и туалет есть особый, благоухающий фиалками, а не тот, для всех, в который без прищепки на носу лучше не соваться.
Самым приближённым довелось побывать у исторички в гостях. Такая фантастика: у неё был дом. Как у всех! «У неё двое детей», – вы смеётесь, что ли? Сама староста как-то выдала, никакого смеха. «Иди ты!» Тогда уж вечера у неё заняты игрой в карты на раздевание – так бы и говорили.
Страшно интересно было бы посмотреть на тех детей: как они ходят, разговаривают – так же, как мать, или совсем как-то… Есть ли, вообще, у них хоть какой-нибудь пол? По ней так и один ребёнок – из области сверхъестественного. Ясно, только нестандартным образом он мог получиться. Второй такой случай?!
Они с Костючкой, понятно, не принадлежали к классной элите. На комсомольских собраниях превращались в слепоглухонемых невидимок. Особо их и не трогали – для пользы собраний. Всё же случались и проколы. Попробуй, удержись от дикого хохота, когда такая же, как они, девчонка, с серьёзным, порозовевшим лицом (от стыда? или от удовольствия?!) сообщает: «Основная задача комсомола – воспитывать. Чтобы все каждый день, повышали свой моральный уровень, а особенно идейно-политический. Чтобы стремиться примерно… к Павлику Морозову».
«Это точно, не для таких туповатых и леноватых, как мы. Нам было лень стараться понять про что-то далёкое… от балета. Ну какие из нас Павлики?»
«Подружки». Да вот, подружки. На следующий день только Танька и пришла навестить больную, сразу после уроков.
Мороз ничуть не уменьшился, судя по её рдеющим щекам и носу.
– Ты, правда, заразная? Мама твоя не пускала. Ладно, говорит, раз уж ты там это… про скорую… Ну и что, что не было сорока, зато на улице сорок! Как бы ты шла домой-то по такому морозу?
– Никак. Без тебя, вообще, не знаю.
– Напугала, кошмар. Тяжеленная такая, вроде бы тоща дивчинка, а еле удержала тебя.
– Я не хотела…
– И куда ты бегала в такую морозяку? А? Говори лучше!
«Вот ведь… Ничего не утаишь. Да после свидания с новой школой – будто летела, а не шла. Пьянила собственная дерзость. Взять смотаться во время уроков. Какой там укутаться получше. Некогда было. Цигейка не спасала, ветер – насквозь. „Вечно у тебя шея голая“. А лететь-то – побольше километра от школы до школы».
– Говорить трудно. Лакунарная ангина, – сдавленно произнесла Аня, шея была закутана в пуховый платок.
– Чё за кулинарная?
От «шо» не то что бы Аня отучила подругу, она сама постепенно отвыкла и перешла на нормальное сибирское «чё».
– Не знаю. Такой ещё не было.
– Я уколы могу делать.
– О-о! Молчи лучше. Или уколы, или я. Боюсь, – Аня занырнула под одеяло по самые глаза.
– Да чё там бояться-то? Раз – и всё! У меня рука лёгкая. На подушке училась,