в пыли вторую
тысячу лет укрыто.
Поэтому он скулит,
и землю роет, тоскуя,
прислушиваясь и чуя,
потому что у пса – болит.
И будет месить он грязь
в том месте, где кровь лилась.
А тот, в чьей правде прорехи,
сидит в своём уголке:
домашний халат – доспехи,
перо – словно меч в руке…
Плетёт он крепкую сеть
для рыб речных постоянно.
Искоса любит смотреть
на всех, подобно баклану…
И воет, ощерившись весь,
пёс:
ангел смерти здесь!
«Лучше буду родные стены…»
Лучше буду родные стены,
словно преданный пёс беречь,
даже если, благословенный,
станет дождь мою спину сечь!
Лучше буду, фальшь отвергая,
неуёмным пророком-псом
волноваться, рыча и лая,
и родной будоражить дом,
чем стеречь, хотя бы минуту,
удручённых евреев галута[60]!
Лучше буду снова и снова
спящих братьев лаем будить,
чем в тени креста золотого
среди римских дворцов бродить!
Лучше буду я псом в Сионе,
в этой бедной стране больной,
где сидит Самаэль[61] на троне,
и народ ему служит мой.
Тут моё пророчество взвесят,
как товар на базаре, тут
вместе с истиной ложь замесят,
тут камнями насмешек бьют.
Ибо жив в Сионе лукавый
дух Бердичева и Варшавы[62].
Но когда страна на изломе,
сердце родины – как утёс…
Не пророк я здесь, в моём доме —
я всего лишь дворовый пёс.
«Что делаю я в низине?…»
Что делаю я в низине? —
Надеюсь найти случайно
зародыш чуда в долине,
куста горящего[63] тайну?
Что делаю я под оливой
в тени замшелых надгробий?
На родине мне тоскливо:
ищу я в земной утробе
царей и героев скрытых,
осмеянных и забытых.
Пророчество – вопль немой:
оно, как грязь у обочин
Кто суетой озабочен,
зачем им пророк живой?
Свои провожая дни,
не чуют, как овцы, они
грядущего дня резни…
Как чёрный коршун, беда
пришла на охоту сюда.
Проклятие губит край,
и полумесяц кровавый,
как серп, покрытый отравой,
снимает свой урожай.
Пусть коршун машет крылом,
пусть полумесяц висит,
над ними – Магендавид[64]
он сторож в доме моём.
Горящий Магендавид!
«Один я пока ещё гневаюсь здесь…»
Один я пока ещё гневаюсь здесь.
Я боль и горечь в стихах излил.
Но из колодца, откуда пил
я горечь эту, рождавшую гнев,
выпьет завтра другой поэт:
как