и о причинах столь сильной включенности Марии в заботы о Петренко.
– Вот же ты тихушница и декабристка! – покачивая головой, заметил он немного погодя. – Настоящее ископаемое! В театре хреначишь на две ставки, в свободное время в больницу бегаешь, как Золушка, да еще терпишь выходки этого идиота Бердянского! И все за «спасибо», то есть, даже вообще без него?.. Ничего себе, все людям?.. Умно, просто супер! А ведь ты актриса, Мария, актриса от Бога, с очень редким типом дарования… тебе нужно быть на сцене, репетировать, играть, а не горшки мыть да ведра таскать! Нет, нет, я этого так не оставлю… надо что-то делать, и как можно скорее!
Ей было приятно, что Войновский так высоко оценил ее талант, и в груди затеплилась надежда,, что он в самом деле сделает что-то, сумеет помочь ей в перспективе вернутся на сцену… но его властные речи и резкие оценки нравились куда меньше. Антон, похоже, прицеливался стать новым директором ее жизни и вмешаться, куда не просили.
Спорить сейчас смысла не было – не место и не время, и Мария отложила все прочие дела и размышления на потом. Прямо сейчас важен был Андрей, его настроение и самочувствие. И Павел… мысли о Павле не оставляли ее, с тех пор, как она ушла из гримерки после умопомрачительного секса; эти мысли были с ней, пока она наверстывала дела, и позже, в репетиционном зале, когда Антон заставил ее сперва танцевать фламенко, потом декламировать Лорку – на русском и на испанском – а потом импровизировать… и она сыграла, сымпровизировала сцену с Невестой, уходящей в паломничество по Пути Сантьяго… сыграла, вначале думая о Хулио, но в середине сцены поняла, что думает о Павле, представляет его на месте потерянного возлюбленного, и о нем читает рвущие душу строки элегии, полные неизбывной женской тоски:
Напрасно я слушаю плачущий ветер —
никто не встревожит мой слух серенадой.
В глазах, еще полных привычного зова,
все больше унынья, все больше надсада;
но девичье сердце в груди изнуренной
все вспыхнуть способно с единого взгляда.
В могилу сойдет мое тело,
и ветер умчит мое имя.
Заря из земли этой темной
взойдет над костями моими.
Взойдут из грудей моих белых две розы,
из глаз – две гвоздики, рассвета багряней,
а скорбь моя в небе звездой возгорится,
сияньем сестер затмевая и раня…
Когда она закончила и посмотрела на Войновского, то увидела, что его бледное лицо напряжено, а в глазах блестят слезы… Он выдержал паузу, а потом несколько раз хлопнул в ладоши и сказал:
– Браво.
Мария, наслышанная о его придирчивости и строгости, оцепенела, поняв, что получила высшую оценку… Это, несомненно, был повод для гордости и радости, но у медали сейчас же оказалась оборотная сторона: Антон схватил ее и больше не отпускал, они говорили