гулял и пытался собрать мысли в кулак: «Так, Женю и эту, Славу, передам Грише, Татьяна Ивановна, не знаю, может, в частный сразу, тетка не бедная». Женя и Слава были героиновыми наркоманами, которые «хорошо пошли», и Вадим надеялся, что дальше с ними справится Гриша, консультант по программе «Двенадцать шагов». А Татьяна Ивановна вообще была необычной пациенткой, женщиной сорока пяти лет, которая от нервной работы главбуха подсела на снотворные и промедол и просидела на них шесть лет, пока у нее не начались провалы в памяти и галлюцинации. Редкий случай, пациентку привели дети, а не наоборот. «Да, Татьяну Ивановну я заберу. Вахтанг? Вахтанг слетит, это понятно, бедный его отец, даром что мент!»
Вадим также внимательно рассмотрел кандидатуры каждого их шестнадцати своих пациентов, включая дурковатую Алесю. Ему было неспокойно, оставалась одна надежда, что блатная, для которой очистили его ставку, окажется нормальным специалистом, и он сможет передать ей в руки хрупкие души пациентов. Вадим также отсортировал четверых, плюс Вахтанга, чьи платежеспособные родители могли потянуть частную психотерапию, и добавил к ним Татьяну Ивановну. Осталось найти кабинет. Тут у Вадима тоже были соображения.
Очевидно, что Вселенная откликнулась на его планы. Раздался звонок друга Васьки, и они договорились, что Вадим разработает тесты для аттестации персонала, о которых Солдатенков давно его просил, а тот договорится выделить небольшой кабинет на раз в неделю для Вадима. Вадиму стало так хорошо оттого, что он почти устроил «всех своих», что на безмолвный вопрос друга насчет дня рожденья Веры он радостно произнес:
– Слушай, а что там сейчас женщинам дарят? Ну, что твоей Верке понравится, такое, чтобы не слишком…
* * *
Лидия спала без снов. Но когда проснулась, она была не одна: рядом с ее кроватью стоял ее бывший муж Коля, бывший любимый человек, бывший отец, бывший юрисконсульт, бывший зэк.
Как многие сентиментальные люди, Лидия могла быть очень жестокой. Из второй комнаты, в которую после отсидки вернулся Коля, ее муж-убийца, она не убрала ни одного предмета. В первые годы после гибели ребенка Лидия просто не могла вынести из комнаты кроватку, комод с пеленальным столиком, кресло, в котором она кормила дочку, мягкие игрушки. На кроватке так и лежало розовое покрывало с мишками, а в кресле – в прошлом белая, а сейчас пожелтевшая шкура из «Икеи». Сейчас шторы были всегда задвинуты и заколоты булавкой, но между ними на подоконнике виднелись утята, с которыми Пашенька любила купаться. Они выгорели и своей пожухлой желтизной напоминали Лидии и Николаю о том, что их жизнь разделилась на до и после.
Когда Коля вернулся, с весом чуть больше шестидесяти, щербатым ртом и без волос, он робко попросил разрешения вынести детские вещи (Лидия не знала, что с ним произошло в заключении, но он теперь все делал робко), и она отказала под предлогом, что еще не готова. Он молча кивнул, но, в свою очередь, развесил свою немногочисленную и не по размеру одежду на Пашенькиной кроватке,