бросают, оставляют на последнем пляже где трехколесный велосипед и машина с деревянными колесами наполовину увязли в песке, и тогда в тишине, на кухне под полосатым одеялом, я представлял себе
нет, не представлял себе а был уверен что у вас все хоршо, ничего что я не с вами ведь мы все
честное слово
одна семья, и никто
даже я
не просит
– Приглядите за мной
и потому я прощался с нами, и без зазрения совести шел по кронам деревьев в сторону дня, заканчивал все так как заканчиваю сейчас свою историю папа, и после этого никого из нас уже не было, как никто из нас никогда не приходил в мои сны, пляж да, машина с деревянными колесами пожалуйста, трехколесный велосипед ладно, этот ребенок на матрасе
что за ребенок?
имени которого мы уже не знаем и на которого не смотрим, осталось только сказать что сейчас февраль, пятница, двадцать третье февраля, что идет дождь, не припомню чтобы в это время когда-нибудь шел дождь, разве что раз или два, слезы на оконной раме и запах листвы ближе и ближе
я одновременно взрослый и маленький как странно, куда это я отправился искать ромашки скажите пожалуйста когда я никогда и не думаю о них, я их никогда больше не видел, с высоты моего тогдашнего роста они казались огромными
– Любишь ромашки Паулу?
осы на лепестках и папа
– Тут оса не шевелись осторожно
кирпичи под цементом в кирпичном заборе, между кирпичами-то осы и
сказать что февраль, пятница, двадцать
свили бумажные розы своих гнезд в лепестках которых прятались жужжа
третье февраля, что идет дождь, я не снял белье с веревок за окном, так что рубаха извиваясь пытается сорваться с прищепок, как если бы здесь был мой папа воротничок вправо-влево, подол болтается, рукава в бессмысленной пляске, открываю окно чтобы не дать ему рухнуть на землю а то народ столпился бы вокруг и глядел то вниз, то на мой пятый этаж
– Клоун
подумают еще что я его вытолкнул
мокрая ткань которую я прижимаю к груди и заметив что прижимаю ее к груди отшвыриваю ее разозлившись
– Ну что вы в меня вцепились папа
перестаньте тревожить меня, исчезните, однажды он позвонил в дверь на улице Анжуш, дона Элена встав на цыпочки глянула в глазок, посмотрела на меня, вытерла руки о юбку, крикнула
– Минутку
опять посмотрела на меня, поправила волосы, поправила плащ на вешалке
он не стал от этого висеть ровнее
огромные осы на тычинках, не просто черные а угольно-черные, их жужжание летом в ванне для стирки становилось все громче и громче, разуться и раздавить бумажные розы ботинком, кто-то потянул меня сзади
– Не шевелись осторожно
сначала темная лестничная клетка, окошко в крыше разумеется не служило окошком, все в голубином помете, листьях и грязи, дона Элена открыла дверь нервничая из-за вешалки на которой плащ
после того как позвонили
весь сморщился как будто шрамами