Напротив, они, казалось, соревнуются в том, кто сознается в более вульгарном и непристойном поведении; одно вопиющее признание затмевало другое, а публика отвечала на очередную исповедь все более дикими воплями и гиканьем, выкрикивая советы кающимся и подзуживая их, чтобы они выложили что-нибудь еще – покруче.
Изредка, правда, случалось, что кто-либо из аудитории не веселился, а возмущался и после какой-либо особо гнусной исповеди на миг бывал якобы искренне потрясен, но происходило это лишь потому, что ведущая, глядя из-за спины говорящего, строила осуждающую гримасу, чем наносила присутствующим оскорбление и вызывала их ответное возмущение. Ведущая была их сообщницей, думалось миссис Рэнсом, она была ничуть не лучше остальных, она даже готова была выйти из роли, лишь бы напомнить участникам об их самых невероятных и непристойных выходках, в которых они признавались ей раньше, с глазу на глаз – в кажущемся уединении гримерки. Когда она принималась ворошить их прошлое, они изображали старательно продуманную пантомиму: опускали головы от стыда, прятали раскрасневшиеся лица в ладони, тряслись от неодолимого вроде бы смеха – чтобы показать, что они и не помышляли выкладывать на публике подобные тайны, а уж тем более перед телекамерой.
И все равно – миссис Рэнсом это чувствовала – они были лучше ее. Потому что никто из этих шумных, хихикающих (зачастую тучных) существ не терзался и тенью сомнения по поводу идеи, которая лежала в основе этих передач: все люди одинаковы. Поэтому тут не было места ни стеснению, ни сдержанности, и притворяться значило быть кичливым или лицемерным. Миссис Рэнсом сознавала, что первое, несомненно, относится к ней, а второе – пожалуй, к ее мужу.
Содержимое их квартиры было застраховано на 50 ооо фунтов. Поначалу стоимость имущества была существенно меньше, но мистер Рэнсом как поверенный, а кроме того, как человек предусмотрительный позаботился о том, чтобы страховая премия росла вместе со стоимостью жизни. Этот скромный прирост стоимости предметов домашнего обихода, мебели, посуды, осветительного, кухонного оборудования и сантехники за все эти годы, соответственно, потихоньку увеличивался; стереосистема, кухонные приборы фирмы “Мэджимакс” (кухонный комбайн, кофейная машина и прочее), столовое серебро, набор посеребренных салатниц фирмы “Элкингтон и Кº”, салфетки для подносов и подставки под горячие блюда – вся та экипировка, к которой Рэнсомы были полностью готовы, но которой так и не сумели воспользоваться, все это преспокойно дорожало вместе с ростом цен. Добротные, неприметные, элегантные вещи, купленные в расчете на то, что будут использоваться по назначению, а не служить украшением, целехонькие – без щербинок и царапин, за долгие годы не пострадавшие от боя и пыли, ухоженные и тщательно начищенные, без малейших следов износа – все это тихо существовало себе изо дня в день вплоть до того вечера, пока не случилось страшное, и все это мирное сообщество предметов словно исчезло с лица земли, и то, что миссис Рэнсом