вопросов, я пойду по своим делам. Я, знаете ли, на работе. Больные ждут.
И, не ожидая ответа, он холодно кивнул и не спеша удалился. Я удивилась его походке: сейчас он шёл, ну ни дать, ни взять – Цезарь в сенате!
Я проводила его взглядом и повернулась к инспектору. Странно, но отповедь старичка не привела его в бешенство, как я ожидала. Он задумчиво смотрел в пространство, не обращая внимания ни на что.
– Ну как? – спросила я, оторвав его от раздумий. – Вы довольны? Или нам вернуться и ещё поговорить с ним? – Я кивнула на дверь палаты.
По вновь насупившемуся лицу полицейского я поняла, если он и услышал слова старичка-врача, то поверил им не до конца. А может он теперь потерпевшего считает преступником?
Ничего не сказав, он шагнул в палату. Я из любопытства шмыгнула за ним.
В палате оставалась медсестра, про которую я снова забыла. Она как раз поправляла одеяло на груди пациента.
Увидев сурового инспектора, она встала грудью ему на встречу.
– Я вколола ему успокоительное. Врач запретил его волновать.
– Я не надолго, – отрезал полицейский, отстраняя её. – Ваше имя? – требовательно спросил он молодого человека.
– Сеньор, – почти спокойно сказал тот, – я не знаю, кто вы, я не знаю, где я. Но я не потерплю неуважительного к себе отношения! Я не какой-то там солдат или крестьянин! Я граф Пиментели!1 Мой предок самого Энрике Бессильного свергал с трона! Я не какой-нибудь там провинциальный дворянчик, чтобы со мной обращались, как с отребьем! Мой род, хоть и не знаменит на всю Европу, как Мендоса, Пачеко или Авила, но это древняя и уважаемая семья! Мы с честью служили и гордо несём своё имя! Я боевой офицер! И не прячусь за спины женщин и детей! – Он постепенно распалялся. И чем возбуждённее он становился, тем труднее мне было разобрать его старомодное произношение. Я итак с трудом понимала португальский этих людей здесь, в городке. А тут еще старомодный испанский. Медсестра безуспешно пыталась его успокоить, бросая на нас яростные взгляды и что-то шепча и жужжа сквозь зубы.
– Хорошо, ваша светлость, – неожиданно кротким тоном сказал полицейский. Я вытаращилась за его спиной: может, чтобы он перестал относиться ко мне, как к скотине, мне надо было назваться герцогиней Кентской или принцессой Монако? – Окажите любезность и расскажите, что с вами произошло.
Я чуть не упала на пол от изумления: этот грубый хам, оказывается, может быть вежливым!
Молодой человек посмотрел на меня. В его лице мелькнуло сомнение.
– Сеньора, – обратился он ко мне. – Я не знаю, дьявольская ли вы сущность или женщина, но я бы чувствовал себя весьма польщённым и признательным вам, если бы вы оказали мне честь своим присутствием и расположились здесь. Сам я, ввиду моего плачевного состояния и к большому моему стыду, не могу предложить достойное вас место или хотя бы обычное кресло. А ваш спутник, кем бы он ни был вообще и для вас, в том числе, как будто, не считает