Гуревич, К. Гинзбург, Ю.М. Лотман), социальной психологии и психологии личности (Л. Росс, Р. Нисбетт), в психоанализе (3. Фрейд), экзистенциальной и гуманистической психологии (В. Франкл, Э. Фромм), индивидуальной психологии (А. Адлер) и др. Причиной появления целого потока исследований повседневности стало резкое ускорение научно-технического прогресса (изменения в сфере экономики, политики, культуры) и соответственно изменения в сфере повседневной жизни. Повседневность уже перестала быть инертной, застывшей, «уродливой» (Н. Бердяев), низшей реальностью, значением которой можно пренебречь. Она «экзистенциально захватывает» (П.Н. Кондратов, К.Н. Любугин, 2007) человека своей динамикой, что и порождает к ней интерес. Повседневность начинает осмысливаться в качестве реальности, которая занимает большую часть человеческой жизни, как нечто положительное и необходимое, она имеет для людей субъективную значимость в качестве цельного мира (Л. Росс, Р. Нисбетт, 1999).
В различных областях научного знания к понятию повседневности подходят по-разному. Так, в социологических науках повседневность изучается преимущественно через усредненное общественное мнение по поводу происходящего в обществе. В культурологии повседневность – это некий образ мира, в котором особую роль играют традиции, ритуалы, стереотипы и т. п. С философской точки зрения именно повседневность превращает трудные ситуации из источника отчаяния в основу мужества (Р. Мэй). Сходный смысл повседневности можно обнаружить в работах В. Франкла, Э. Фромма, М.Ш. Магомед-Эминова и др. Иными словами, повседневность в психологическом осмыслении – это не просто набор неизменных поведенческих реакций на изменяющееся окружение, это источник трансформации личности.
Философско-психологическое осмысление повседневности отражено в работе известного немецкого философа феноменологического направления Б. Вальденфельса, продолжателя идей Э. Гуссерля. Именно Б. Вальденфельсу удалось обозначить повседневность в качестве «воплощенной, просачивающейся рациональности» (Б. Вальденфельс, 1991. С. 46), граничащей с «поднимающейся рациональностью» (Там же. С. 47), и выделить уровни повседневности. Первый уровень связан с «обживанием», «выживанием» и называется «культурным грехопадением» (Б. Вальденфельс, 1991. С. 46), что означает обезличивание человека и превращение его в «адаптанта». Обращаясь к такой несколько ироничной, но точной метафоре («культурное грехопадение»), автор, по сути, описывает первую фазу адаптации, которую в психологии обозначают термином «преадаптация», подразумевая под этим использование готовых элементов внутренней структуры «адаптанта», заранее приспособленных форм поведения (М.Ш. Магомед-Эминов, 2005). Эта фаза предполагает наличие у субъекта адаптации потенциально полезных признаков (ценностей, навыков, образцов поведения) наряду с функционирующими. Вместе с тем, в психологии у понятия «адаптант» сохраняется негативный подтекст, что сродни Вальденфельсовскому «культурному грехопадению», поскольку предполагает обычное приспособление, без выхода на иные, более совершенные уровни адаптации.
Одновременно с этим повседневность, как просачивающаяся рациональность, связана с воплощением