со слугами Алой Девы сношаться-то горазда была, а теперь ревёт, как дитятя малая.
– Давайте до полуденного колокола её вздёрнем!
– Получай, шавка Госпожи Грехов! – какой-то горожанин в латаной стёганой куртке поднял руку с гнилым помидором, готовясь запустить им в осуждённую. Ещё до того, как он принялся замахиваться, стальная хватка Менда заставила его разжать руку. Помидор шлёпнулся в грязь.
– Не стоит.
– Ты чего себе возомнил, хмырь эдакий, да я тебя… – мужик поднял побитое оспинами лицо и увидел цеховой знак на лбу Менда. Вся краска, которая была на его лице, вдруг схлынула, и он принялся осенять себя святым знаком. – Уйди, уйди, проклятый, руку отпусти, – канючил сервус. Люди в толпе переглядывались, но никто не спешил на помощь. Наоборот, люди старались оказаться как можно дальше от Менда.
– Хватит вам и того, как я её вздёрну, – юноша отпустил мужика, и тот, потирая предплечье, отступил.
– Отродье, погоди, доберёмся мы до тебя с ребятами, – глухо сказал мужчина.
– Сам знаешь, что яиц не хватит, – Менд развернулся и двинулся к помосту под перешёптывание толпы.
В спину вонзились сотни ненавистных взглядов. Будто крючки, они пытались разорвать его. Никогда ещё юноша не заступался за преступницу, но вид измученной Атронии говорил ярче любых слов. Юноша встал на защиту невиновной. На мгновение Менд представил на помосте дочь егеря. Как его сильные руки затягивают петлю на её лебединой шее, а хриплый голос произносит: «Вот ты и узнала правду».
Отбросив видение прочь, он взошёл на эшафот, минуя кольцо стражников. С колокольни собора сорвалось несколько воронов и с карканьем унеслось на восток, в сторону бойни. Орис оторвался от разговора с эклессиаром и захромал к Менду. Тонкие бисеринки пота выступали на морщинистом лице. «Совсем как в день казни отца» – подумал сын палача.
– Мастер Менд, мастер Менд, хвала Скорбящему вы уже тут. Пора бы уже познакомить эту потаскуху с верёвочкой, – старик мерзко ухмыльнулся. Менд кивнул эклессиару и принял из рук Ориса верёвку.
Юноша должен был выбрать способ казни. Конечно, Атронии суждена верёвка, дабы потешить чернь. Отсечение головы – награда для знати. Тос Винум был исключением. «Длинная верёвка – для быстрой смерти. Короткая – для долгой» – голос отца, непрошено возникший в голове, заставил Менда задуматься. Он хотел прогнать голос бывшего палача Левантии, но не смог.
«Если повесить человека за шею и выбить у него из-под ног колоду, он будет мучительно умирать, содрогаясь в конвульсиях. Если к тому же затянуть петлю слабо, агония будет ужасно долгой. В народе это страшное зрелище называют „пляской висельника“. И чем дольше умирает преступник, тем больше радуются те, кто пришёл поглазеть на его казнь. То, что нужно, чтобы дать толпе насытиться сполна» – вещал Тос Винум, припоминая сыну уроки палаческого ремесла.
«Если же подготовить петлю на длинной