что видел Менд на улицах Дома Ночи, больше всего походило на нравы тюремной башни или катакомб братства Погребения. Как и там, его повсюду касались настороженные, жадные взгляды – есть ли, чем поживиться, попытаться отщипнуть кусок, утолить хотя бы любопытство. Как и там, люди содрогались в ужасе и поспешно отшатывались, опознав чёрно-алый плащ палача со знаком братства. Кто-то сотворял двуперстие, кто-то сплёвывал и отворачивался, кто-то руганью отгонял зло, переходя на другую сторону пропахшей нечистотами дороги. Менд нёс бремя этих взглядов привычно, но удивлённый взгляд Орилин заставил его взглянуть на всё заново.
В свою очередь, сын палача поразился той грязи и звериной голодной тоске, что заправляли всем в этой обители людских пороков. Девушка же шла спокойно, сочувственно улыбаясь в ответ на отчаянные крики попрошаек и тощих, покрытых ссадинами, синяками и паршой детей. Её улыбка заставляла мрак улиц отступить на пару шагов: бедняки отводили стылые, липкие взгляды от её искренности, а дочь егеря огорчённо пожимала плечами, будто ей отказывали в праве быть одной из тех, кто влачил здесь свою жалкую, беспросветно-несчастную жизнь.
Неужели в столице так плохо с едой? Неужели почти все припасы уходят в западные и восточные твердыни? Менд редко заходил так далеко в Дом Ночи, а центральные улицы, рынки и особенно эклессии с соборами бдительно охранялись святыми воинами и стражей. Здешние же порядки напоминали первозданный хаос.
– Далеко ещё до таверны? – наконец спросил Менд. Чувства подсказывали, что он вместе с девушкой всё глубже вяз в лабиринте, заполненном вонью, страхом и отвратительной, медленной и неотвратимой смертью. От девушки волной накатило смущение:
– Я… Не знаю. Признаться, никогда раньше здесь не была. Но я знаю название – «Полосатый Ворон».
– Тонкий намёк – хмыкнул сын палача. Вороны известные падальщики, а белую и чёрную перчатки носят служители Скорбящего. Девушка, однако, посмотрела на него недоумённо.
– Я спрошу у кого-нибудь, – она развернулась и попыталась поймать глазами взгляды прохожих.
– Спрашивать буду я. Так проще, – Менд огляделся в поисках подходящей жертвы. Одноногий старик у плюющего тухлой водой фонтана на крохотной загаженной площади живо блестел глазами, и медь монет эхом отзывалась в шерстяной шапке, когда калека потрясал ей, призывая к милосердию. Он точно здесь не новичок, а удрать с костылём ему будет сложно, даже если вторая нога отрастёт по воле Скорбящего.
Из-за угла появился одинокий стражник, но юноша видел, что он не помешает. Лениво дойдя до старика, служитель закона получил несколько монет и вразвалку пошёл прочь.
Старик недобро оскалился, когда Менд приблизился. В грудь палачу упёрся костыль.
– А ты откудова тута взялся? Мимо проходи давай, честных людёв не пужай да не мешай работать.
На расстоянии вытянутой руки юношу почти оглушила смесь запахов: кислый эль, нечистоты и старческое немытое тело.
– Попрошайка.