только деревья и пешеходы в радиусе пятидесяти шагов – островок живого мира, который, изменяясь, передвигается вместе со мой.
Мечтаю о Дашеньке, о Юле, о моей угличской куртизанке. О Королеве Марго я не думаю, хотя именно она служит отправной точкой этих мечтаний. У меня дух захватывает, когда я вспоминаю тот дождливый теплый вечер, когда вино при свечах было выпито и я получил наконец то, чего ждал целые годы.
У меня до сих пор дух захватывает, а она уже на следующий день была равнодушна и чем-то другим, житейским, озабочена. Вот чего я простить ей не могу.
В минуты страсти я с любопытством за собой наблюдаю.
Я нахожу вдохновенье в объятиях и поцелуях,
И в сердце своем не считаю тело столбом огня.
Потому что хоть и увлекаюсь я в такие минуты всецело, неистово, но при этом не оставляет меня ощущение, что распутство остается на поверхности, а где-то в глубине души, в самой основе, существует какая-то органичная стыдливость, та, которую Соловьев назвал естественным корнем нравственности и которую преодолеть я до сих пор так и не смог, несмотря на все стремления ума и тела27. Эта основа, данная мне природой, настолько тверда и незыблема, настолько не зависит от меня и моих желаний, и ощущение невинности, вернее, безгреховности настолько во мне укоренилось, что я уже без оглядки кидаюсь в эти омуты, не упрекая себя, не раскаиваясь, и без малейших угрызений совести напоследок. «Тот, кто разгадает эту загадку, тот объяснит мою жизнь», – записал Кьеркегор в своем дневнике по поводу Suspension des Ethischen28.
Чувственность и целомудрие не составляют необходимой противоположности… Так, по крайней мере, всегда было для всех жизнерадостных смертных, которые далеки от мысли считать свое неустойчивое колебание между ангелом и petit bête за худшее зло нашего существования; – самые прекрасные, самые просветленные из них, как Гафиз и Гете, видели в этом, напротив, особую прелесть…
Сказано: все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною29.
Есть мужчины, интересные своей молчаливостью. В их тяжелом непреклонном молчании бог знает что чудится женщинам.
Если мужчина молчит – женщина сдастся скорей.
Я принадлежу к другому типу. Я становлюсь интересным, только разговорившись, причем – непринужденно разговорившись.
Как бесконечно мудра природа! Она дает мужчине дар слова, а девушке красноречие поцелуя.
И дело вот еще в чем. Человек смотрит на себя глазами других.
Глаз, который мы видим, есть глаз
не потому, что мы его видим,
а потому, что он видит нас.
Окружающие формируют его представление о самом себе, обычно неверное. Они ухватывают в нем выпирающую второстепенную черту, которой человек бессознательно обороняется от мира; она отражается в глазах, со всех сторон устремленных на него, и он сам начинает