злил Ливена, у которого сегодня был довольно тяжелый день, к тому же, с раннего утра разболелись зубы, да ещё надо было тащиться на это празднование, и этот дурак Уваров приставал к нему со своими разговорами на тарабарщине, которую этот наивный командир кавалергардов принимал за французский – попробуй ещё пойми его.
– Я добрый и всепрощающий. А то, что она полька – так это к лучшему. Мама у неё Потоцкая.
– А папа Любомирский! – Кристоф уже почти кричал. – А ты знаешь, что они Адамхену родня?
– Она обрусевшая, – возразил Долгоруков. – И шлюха, как раз то, что нам нужно.
– Нам не нужны шлюхи, – лицо графа аж пятнами пошло от возмущения недальновидностью и наивностью друга. – Они продажны. К ней придёт Чарторыйский, они столкуются между собой по-польски, она побежит к мужу, а этот идиот откроет перед нею все карты.
– Она такая же, как Марыська. А в ней даже ты не сомневаешься, – защищал свою бывшую любовницу князь Петр.
– Сравнил Der Arsch с пальцем, – грубо проговорил Кристоф. Ругательные слова он всегда предпочитал произносить на родном языке. – Кто Нарышкина, а кто эта вот…?
– Да не злись ты так, – умоляюще сказал князь Петр, видя, что Ливен сейчас готов его прибить. – Федя вышибет мозги из Чарторыйского – раз и готово. И не такой уж он дурак. А с поляками нам всё равно надо столковаться, если мы хотим внедриться к ним.
Кристоф только вздохнул.
– Такие вещи надо обсуждать совместно, а не ставить меня с Волконским перед фактом, – сказал он тихо.
– Ты за моей спиной сговаривался с Винценгероде, что я должен был думать? – парировал Пьер.
С этим гессенцем Кристоф обсуждал кое-что другое, а вовсе не свержение Чарторыйского. Винценгероде тоже был уверен в шпионаже, имевшем быть место перед Аустерлицем, и искал того, кто мог передать диспозицию Вейротера во французский штаб. Кристоф, однако, думал, что проигрыш наступил именно из-за непродуманности самой диспозиции, а не потому, что Бонапарта кто-то ознакомил с нею заранее – к такому выводу он пришёл, проштудировав её внимательно. Победа с таким планом была бы чудом.
– Зачем мне «чёрный» немец, ты не подумал? – вырвалось у Кристофа, который только потом понял, что Долгоруков вряд ли знает, чем «чёрные» немцы отличаются от «серых», и почему эти две категории так не любят друг друга.
– По-моему, Винценгероде ещё белобрысее тебя будет, – усмехнулся Пьер. – С чего это он чёрный?
Пришлось объяснять этому русскому князю то, что любой балт вытверживал если не с детства, то с первой заграничной поездки по немецким землям уж точно.
– Надо же, я и не знал, – сказал просветившийся ныне Долгоруков. – Так что он не твой друг?
– Нет, – проговорил Ливен, – Лучше я с русскими дружить буду. И вообще, я к твоему сведению, не вполне немец. Мой предок был ливом.
– Это как?
– Это то, что вы