их стаей собак и веселыми, уже опохмелившимися путейцами. Они крутились у дрезины, задорно покрикивая друг другу что-то на их птичьем языке, из которого понятно было только непечатное.
– Запах долгой дороги. – Том с наслаждением вдохнул горький запах полыни и тающего под утренним солнцем креозота.
На перроне было пусто. Лишь на скамейке у вокзала сидели две толстые тетки, то ли приехавшие, то ли уезжающие.
– А скока ты перцю на три литра кладешь? – спрашивала одна.
– Та на глаз.
– А уксусу?
– Та на глоток.
Монгол оглянулся, понизил голос:
– Иди в тот конец платформы, а я вокзал обойду.
– Зачем? Там же ментовка, – не понял Том.
– Ориентировку хочу посмотреть. Они еще спят, не боись, – подмигнул Монгол. – Встретимся на другом конце.
– Аккуратно там. – Натянув поглубже кепку, Том пошел по перрону.
Монгол нагнал его через минуту.
– Я думал, нет никого, а там дежурный. Стоит, курит у отделения. А стенд прямо у него за спиной. Я не стал подходить, мимо прошел.
– Он тебя видел?
– Ага. Стрельнул, но не прицелился.
– Думаешь, не узнал? Мало ли? Цыплят по осени считают.
– Поздняк, цыплята на юг улетают, – усмехнулся Монгол.
В конце перрона они сели на скамейку.
– Кстати, ты знаешь, как снаружи вагоны различать? – спросил Том.
– Нет. Если ты не про цистерны.
– У плацкартных под окнами шесть ребер, а у купейных два. На эсвэ тоже по шесть, но снаружи его и так видно: он ниже других. Вот и все.
– Откуда знаешь?
Том хмыкнул.
– Я ж тут после бурсы слесарем работал. Во-он там. Сутки через двое. – Он кивнул в сторону техстанции.
– А что делал?
– Стекла вставляли, замки ремонтировали. Два состава наших, один московский. Работы немного было, бухали больше.
– А я после школы на повара пошел, в столовую. Тоже быстро надоело. Надо было на водителя идти… Кажется, едет. – Монгол бросился было к вокзалу.
– Не спеши, здесь конец будет.
Монгол остановился. Мимо, шумно подтормаживая, проехал чихающий локомотив, за ним потянулась вереница грязных синих вагонов.
– Международный, – заметил Том. – Вряд ли влезем.
Двери открылись только в третьем вагоне. Больше отъезжающих не было, и они сразу бросались в глаза.
– Мест нет! – гаркнул проводник, не опуская подножки. Поезд простоял несколько секунд и, чихнув, помчался дальше, в сторону восходящего солнца.
Они вернулись к техстанции, молча развалились на скамейке. Угнетающую тишину пустого перрона нарушали лишь собаки, лениво щелкающие зубами железнодорожных мух, деловито воркующие голуби да стрекотание старого механического табло в здании вокзала.
Том закрыл глаза. В тишине доносился неспешный говор вокзальных теток.
– Вродыло так вродыло. А я йому и кажу: та ты йижжай у город, та купы мэни банок на огурцы, – тихо говорила одна.
– А вин?
– А шо вин? Пишов на вокзал, Мыкола його проводжав. Гуляють по перону, туда – сюда, туда