женщина с божьим гласом…
– У бога мужской голос, но попытка засчитана.
Женевьев пихает меня в плечо. Я в ответ прижимаю ее к себе, мы ложимся на крышу и готовимся путешествовать по вселенной. Странноватое ощущение, когда тебя затягивает в водоворот звезд – и те же самые звезды, только настоящие, у тебя над головой. На экране вокруг планет вращаются искусственные спутники. Я щелкаю языком на каждую звезду, как будто задуваю свечи.
Женевьев снова пихает меня и шикает. Да я бы и сам уже заткнулся: теперь планеты уплыли вдаль, а перед нами предстали созвездия: Близнецы (Женевьев восторженно визжит), Рыбы, Овен (он же баран) и прочие знаки зодиака.
Вскоре пропадают и созвездия. Когда надпись на экране сообщает, что до Земли один световой год, вдруг включаются радиопомехи, становятся громче, громче… и вот перед нами уже Млечный Путь за сто тысяч световых лет. Мы как будто в видеоигре.
Мы отлетаем от Земли на сто миллионов световых лет, в другие галактики: в темном космосе горят зеленые, красные, синие, лиловые огоньки, будто капли краски на черном фартуке. Вжух! – и мы оказываемся на расстоянии пяти миллиардов световых лет, как нас только не укачало? Тут парит какая-то мерцающая бабочка… Оказывается, так выглядела Вселенная сразу после Большого взрыва, – офигеть, как красиво.
Потом все начинает уплывать, мимо нас текут время и пространство, разрушая свой дар нам и мой подарок Женевьев, и наконец нас выбрасывает из космоса. Я вернулся оттуда совершенно иным. Или, может, остался прежним, зато понял, сколько всего есть у меня на Земле – в моем доме. Ведь, будем честны, в космос почти никто из моих знакомых не выберется.
Я смотрю на Женевьев – девушку, которую унес к звездам, которая вытащит меня из любой черной дыры, – беру ее за руку:
– Я, это… Я типа, ну, как бы, ну… Короче, я тебя люблю!
Сердце стучит как бешеное. Ну я тупой! Я не достоин Женевьев, никто во Вселенной ее не достоин! Что она скажет? Посмеется надо мной? Она улыбается, и все мои сомнения сдувает… Но вот ее улыбка на мгновение меркнет. Я упустил бы это мгновение, если бы моргнул или зажмурился от радости.
– Зачем ты это говоришь? – спрашивает Женевьев. Я смотрю на ее руки: как в них вообще поместился топор, который сейчас воткнулся мне в грудь? – Если ты сказал это, просто чтобы мне угодить…
– Давай честно. Я не знал, что в нашем возрасте можно, ну, так, но ты не просто мой лучший друг и уж точно не просто девчонка, с которой классно спать. И я не жду, что ты скажешь мне то же самое… Знаешь, вообще никогда не говори. Я справлюсь. Просто не сдержался.
Я целую свою девушку в лоб, распутываю наши руки и ноги и встаю. Это не так-то просто: в моей груди поселилась сокрушительная тяжесть и тянет вниз, как тогда, в Орчард-бич, когда меня накрыло волной. Я иду вдоль оранжевого провода к краю крыши, выглядываю на улицу: два парня то ли жмут друг другу руки, то ли один продает друг другу травку, молодая мать пытается поднять капюшон коляски, над ней хихикают какие-то девчонки… В мире столько жути: наркотики, жестокость, девушки, не отвечающие взаимностью…