простить не могли.
Подростки так же жестоки как дети, но куда более изобретательны. Когда их насмешливый шепот остался безнаказанным, появились записки: злые стишки, обидные, пахабные рисунки – Аня зачем-то приносила их домой и складывала в ящик письменного стола. Мелкие гадости, вроде заплеванных волос и мусора в сумке с учебниками, стали сменяться большими: кто-то измазал ее юбку кровью, страшно подумать, где они ее взяли. Аня провела большую перемену в туалете, застирывая огромное красно-бурое пятно, но мокрая юбка дала новый повод для шуток: «Эй, Сашка, кажется, твоя сучка уже течет» – говорили они, даже не пытаясь понизить голос, зачем, ведь так веселее. Сашка краснел и прятал глаза, с каждым днем он все больше боялся смотреть на нее, ему было стыдно за нее, на них, но больше всего за себя, ведь он снова ничего не мог сделать. Или мог? Но не пытался.
Аня терпела, молчала, но не разрешала себе плакать. Нет, этой последней победы она им не отдаст.
Лучшим временем в школе внезапно стали уроки химии, которые вела Анина мама. Марина Владимировна была жестким, но уважаемым учителем. Она знала и умела объяснить химию, но ненавидела учеников, и не позволила бы никаких выходок на ее уроках. Ее попросту боялись. Эти 45 минут трижды в неделю были настоящим островком безопасности – время, когда Аня могла позволить себе расслабиться и немного помечтать. Все ее мечты сводились к одному: сбежать отсюда, из этого проклятого, пропитанного ненавистью места. «Учись, – все так же еженедельно повторяла ей мать, подписывая дневник. – Поступить в приличный университет – твой единственный шанс хоть чего-то добиться в этой жизни. Если не будешь дурой». «Как я» она в конце не добавляла, но неизменно думала об этом.
И вот, сидя на химии, глядя в пустое пространство между собой и кафедрой, за которой читала лекцию Марина Владимировна, Аня мечтала, как поступит в приличный университет, в тот самый, где когда-то училась ее мама. Химфак, конечно, она не осилит, но вот юридический – должна, просто обязана. Она представляла, как соберет чемодан, сядет на автобус и уедет в новую жизнь, туда, где ее никто не знает, где ни у кого нет повода ее ненавидеть. В своих самых смелых мечтах она представляла, что может быть даже сможет тогда снова видиться с отцом, иногда, время от времени. И может быть, когда-нибудь, она будет, наконец счастлива. «Еще год, всего год, тебе нужно пережить этот год, даже меньше, каких-то 9 месяцев», – говорила она себе. Она еще не знала, как круто 9 месяцев могут изменить жизнь.
6
Все началось на крыше. Раньше на крышу было не попасть: единственный ключ хранился у старшей по подъезду – склочной старухи, которая по совместительству была Аниной бабушкой. Но летом у бабушки случился инсульт. Сильная властная женщина практически перестала управлять правой стороной своего тела, ей нужна была реабилитация, уход и постоянная помощь в быту. Мама, оценив усмешку судьбы, с плохо скрываемым злорадным удовольствием наблюдала, как ее собственная мать, своей авторитарной рукой уничтожившая