встала с места и направилась к выходу из комнаты, не желая слушать, что же ей ответит брат. А он и не собирался ничего ей говорить, кроме уже сказанного. «Пусть поезжает», – повторил Александр Раевский про себя.
…Как водится, его план прежде всего не одобрила Катрин – это было предсказуемо. Всю жизнь, если он называл что-то белым, она из упрямства и желания ему досадить называла это черным.
– Ты все запутал и свел Машу с ума, – заявила она. – И не дай Боже, papa узнает твое мнение…
– Что в этом такого? Ты же знаешь, что… – тут он осекся, неуверенный в том, знала ли Катрин обо всем, что было уже сказано, посвящена ли она в секрет. – Ребенок мал, и столь дальняя дорога будет для него лишней. Маша же может ехать дальше, если считает, что ее место с мужем, или, хотя бы, с мужней родней.
– Она тоже слаба! – возразила Катрин. – Как это ты до сих пор не заметил?
– Слаба, но, очевидно, не настолько, чтобы не иметь собственной воли.
– Никто из нас никогда не ослабевает столь сильно, – усмехнулась Катрин.
Она сама была охвачена неким нетерпением, уступившим место былой растерянности после ареста мужа. Графиня Орлова знала, что дело Михаила, отошедшего от общества уже давно и наверняка не знавшего ни о каких убийственных планах, окажется проще, чем можно было предположить во время его ареста, обставленного мрачно и зловеще – приехали ранним утром, взяли его чуть ли не с постели, создав дикую неразбериху дома. Она никогда не думала, что такое может случиться именно с ними. Но ведь случилось. Арест Волконского был ожидаем, и Катерина, со свойственной ей откровенностью не исключала, что наказание для него будет жестоким, а отпустят его целым и невредимым лишь чудом. Что ж, он сам выбрал свою участь, но Мари-то ее не выбирала. И какое тогда право они, эти Волконские, имеют что-то еще с нее требовать? В частности, этого приезда? Или того хочет заключенный? Равновероятно.
– Мы дети своего отца, за которого я не перестаю беспокоиться, – кивнул сестре Александр. – Тебе, Катя, не кажется, что он… несколько сдал за последнее время?
Молодая женщина кинула на него тяжелый взгляд, – что за участь у него такая, право, сегодня, – получать такие вот удары от родных сестер. Сколько бы он не хотел казаться бесчувственным, но их взгляды действительно ранят – и сильно.
– Ты сам себя спроси, почему, – кратко ответила она. – И не смей ему говорить то же самое, что ты мне только что сказал.
– Что он выглядит плохо и постарел? – уточнил нарочито легкомысленным тоном Раевский-младшей.
– Нет же. Что ты отпускаешь Машу в Петербург.
– Но ведь она…
– Он ее любит! Неужто сложно понять это? Ах да, тебе сложно. – вздохнула Катерина и встала с дивана в библиотеке, где они четвертью часа ранее нашли друг друга.
…Генерал Раевский, о котором косвенно и упоминалось в разговоре брата с сестрой,