Сомов, вероятно, удивился бы. Школьником он ходил в кружок «художественного рисования» в одном из таких храмов культуры. На всю жизнь ему запомнилась тишина, вежливое обращение в гардеробе и мягкие звуки рояля из-за дверей музыкального класса.
Серым февральским утром в понедельник Сомов вместе с Леней поехал устраиваться на новую работу. Он долго выбирал, в чем ехать: в старом костюме с галстуком или в черном свитере, который тоже был старым. Вообще с одеждой у Сомова были натянутые отношения. Во-первых, мешал высокий рост, что часто не позволяло купить понравившуюся вещь, а во-вторых, если позволял рост, не позволяли деньги. В шестнадцать лет Сомов думал: «Ну как можно школьником модно одеваться? Это же родительская шея!» – и носил что покупалось от беды, поскольку родители смотрели лишь на то, чтобы вещи были не дырявые. Привычка осталась и в двадцать лет: «Как можно модно одеваться на зарплату в сто рублей?» Сомов смутно догадывался, что так думать можно до пенсии, которая тоже, кстати, невелика, но надежду на то, что хоть когда-нибудь можно будет не стесняться своей одежды, он не терял. Надел все-таки костюм и галстук. Хотелось выглядеть солидно. В автобусе народу было мало, Сомов с Леней сидели. Кандидат в работники культуры показывал свои документы. Леня с интересом прочитал биографию, полистал трудовую. Нашел на последней странице две благодарности и спросил:
– Ранения не отмечены?
Сомов волновался и шутки не понял.
– Это одна, видимо, за субботник, тогда всем давали, – сказал он, – а вторая – не знаю…
– Зря увольняешься, – вдруг проговорил Леня.
– Почему?
Сомов словно кусочек льда проглотил.
– Тебя любили, уважали… У нас в доме культуры благодарностей не пишут…
– Наверное, так принято? – осторожно спросил Сомов.
Леня вдруг улыбнулся, заглянул в чистый ото льда пятачок окна и сказал:
– Смотри – девахи пошли… Любишь девах?
С полчаса сидели в приемной. Директора не было. Секретарша в малиновом платье, больше подходящим для официального вечера, держала в руке большую кружку с узорами, пила чай. Из кружки торчала ложечка. На столике стояла маленькая баночка с вареньем. Звали секретаршу Марией Викторовной. Было Марии Викторовне лет сорок пять, но она, видимо, считала, что гораздо меньше. Секретарша оказалась женщиной улыбчивой, медлительной и приятной, как густо заваренный чай. Ее грудной хорошо поставленный голос успокаивал.
– Леонид Егорович? Хотите чаю?
– Буду, – ответил Леня.
– Тогда ищите стакан… А вы? – обратилась секретарша к Сомову.
– Это Витя, – объяснил Леня. – Я его к нам на работу устраиваю.
И без того блестящие глаза Марии Викторовны заиграли:
– Как же вас по отчеству?
Сомов ответил.
– Павлович? – переспросила Мария Викторовна. – Значит вы – сын императора Павла Первого!
– Он инженер, – сказал Леня. – В политико-просветительском стаканы есть?
– Есть,