на холодном крыльце магазина, рыжая щетина.
А товарищ подходит и думает рыжему дураку сказать «радикулит схватишь…» Встретились глазами – «ведь начнет канючить на бутылку…» – и молча в магазин.
Где и засовестился – «пожалел пару монет, плохой ты, товарищ…».
Вышел – рыжего нет.
Под ногами снежная мешанина, а маленький старичок тянет тележку, набитую чем-то с помойки, старая табуретка поверх.
Из последних старается, тележка в сугробе вязнет.
– Давай, дед, помогу, – говорит «плохой» товарищ.
Старик непонимающе глаза поднял:
– Ты здесь живешь?
– Держи, держи, – и выкатил тележку на чистое место.
Снова удивленный взгляд маленького старичка…
Что ему непонятно?
«Да, я плохой. Но… хороший?»
Жена директора сельской школы неумело, «по-городскому», старается через грязную деревенскую улицу.
– Такую фифу тебе и надо, не будешь перебирать! Иди, иди, чтоб ты не дошла… – бабы, у магазина, отчего-то злятся.
На высоко нажженном кострище новая трава горит с макушки до черной лысины, а по бокам свисают, еще не тронуты огнем, зеленые «власы».
«Ограбил» двор старыми граблями – более тридцати «гребаных» навильников на костер; не поленился, потом и счет потерял.
…А расшумится дождь, заглохнет пила, или бачок забыли с бензином.
Словно нехотя подчиняясь обстоятельству, кто помоложе, бежит в магазин (удар на «а» второе).
Всем полстакана: кому мало, кому много…
И эти, последние, кажется, сейчас подерутся.
– Ты мясо держал? Держал. Нюхал? Нюхал. Свежак!
Смеешься – тринадцать рублей?! Издеваешься? Тот шмот о два кило.
– Скоко же просишь?
– Не мене сорока. Больше можно, мене нет.
– Где такие деньги?
– А мне че!
– Нету теперь.
– Дак займи.
– Где?
– Где хошь.
– Кто теперь даст.
– Мне один хрен. Укради.
– Скажешь тоже. Сам, поди, шмот скрал. Или на путях нашел…
– Я скрал? Ты че, в своем уме, когда я крал?
– А еще какое мясо, может и собачатина.
– Сам ты собачатина! – глаза бешеные. – Тебе мясо надо?
– Надо.
– Так бери и не позорь, – смачно плюнул. – Мать твою!..
– Уже три месяца не плачу за свет. Выйду, а там четыре счетчика. Который мой? Никак не пойму… Может, и раньше по чужому платила. И сколько там цифр прибавлять, брать?
– А как вот, называется… вот шнур, ну чем он кончается и всовывается в розетку?
– Вилка? – недоверчиво переспросила. – Не вилка, а штепсель, раньше так говорили.
– Я хожу в синагогу с покрытой головой и в головном уборе, у нас их две – католическая и православная.
У отца первая жена была русская, я родился от второй. А еще у него было два брата и две сестры, но только он один не был евреем. Когда я вырос, мама сказала, что я еврей, сам я до этого не догадывался.
А когда у мамы родился внук, его окрестили еврейским именем…
Высокий