поострее, единение с природой, вроде как. Стреляли вкривь и вкось, деревья ломали, сорили. И в мужа попали, две пули – под лопатку справа и ниже, в печенку. Он только до дома и успел дойти, рухнул во дворе и помер. А Власовне тогда было только лишь сорок лет. Схоронила и вдовой осталась.
А хлеб она печет сызмальства – ее бабка учила. По хлебу она все знает. У нее хлеб самый лучший: живой, настоящий, через три дня все как свежий. Ни одной добавки нет, только натуральное!
Наговорившись, Власовна опомнилась и вскочила к печи. Она уже намного любезнее объясняла Нине, что делать дальше. Массивной косолапой кочергой она сгребла все тлеющие угольки из горловины наружу, смахнув их в специальные отверстия на панели перед заслонкой. Отверстия использовались как газовые конфорки на плите – уголь снизу давал тепло и возможность разогревать еду и воду.
Выудив из угла за печкой деревянное весло-лопату, старуха поставила на нее сразу две сковородки с кругляшами теста и подала москвичке, тем самым благодушно разрешив ей участвовать.
Нина, вроде как обрадовавшись, с благодарностью лопату приняла, но немного покачнулась – вес у сковородок был немаленький.
– Суй, милая, разогрелось, – проворковала Власовна.
Нина неуклюже впихнула лопату в темное нутро печи.
– Поелозь. Поелозь и вынай, – забеспокоилась бабка, но у Нины не получилось «елозить», она дергала за черенок, а сковородки оставались на месте, тогда Власовна сама взяла и одним движением ловко скинула сковородки в печь. Таким же образом она закинула все оставшиеся сковороды и быстро закрыла заслонку.
– Нельзя жар снизить, даже на градус, – пояснила она. – Все, теперь полчасика, милая. Пока караваи налепим. Падем, я тебе фартук-то найду!
Нина уехала из Ширияхи с тяжестью в животе (она давно не потребляла хлеб в таких количествах), а также с комплектом фотографий – деревни, печи, Власовны, облупленной теплой избы с цветными ставнями. Все увиденное, как обычно, стройно сложилось в ее голове яркой картинкой будущих изменений, которые произойдут в Москве, а потом и во всей стране.
Теперь Нина служила в Думе, в комитете по вопросам семьи, женщин, детей и сексуальных меньшинств. Вспоминать о Кайши и прошлой жизни было нельзя, да и некогда. Карьера складывалась ловко, стремительно и только в одном направлении – вверх. В Думе было больше власти, Нина трудилась много и продуктивно для окружающих и для себя и вскоре стала одной из ярких звездочек системы. Постоянные перелеты, недосып и стресс изменили ее. Ушла девичья легкость фигуры, лицо от постоянной сосредоточенности приобрело стервозное выражение. Чуть поправившись, при своем маленьком росте Нина стала коренастой. Ноги, округлившись в бедрах, заметно искривились. Она больше не наряжалась в молодежные юбки, повзрослела и превратилась в представительную строгую аппаратчицу.
По возвращении из Каргополья Нина связалась с крупными российскими пиар-агентствами