сударыня-барыня…
Не умолкает гармонь в руках Павла Николаевича.
– Но! Пошли!
– Какой «но»? – Кони не поены…
Вынесли графин, «коней» напоили, и те резво затрусили рысцой, так, что пешие едва поспевали за ними. Центральной улицей доскакали до магазина, где было много народа. На полном скаку лихо развернулись – свахи едва не улетели в кювет.
– Тпру, нечистая сила!
– О бабы окаянные – загонят!.. Поите «коней», пока не пали…
«Коней» напоили, и те враз преобразились, зафыркали, игогокнули и понесли, только уж не этой, другой улицей, мимо дома.
– Стой!.. Куда?.. Тпру-у!..
Закусили удила, несутся так, что свист в ушах. Свернули в проулок и под уклон к Деркулу. У самого берега «кони» «оборвали постромки» да в разные стороны, а тачка со свахами со всего маху в камыши. Барахтаются те в грязи, клянут «коней»:
– Куда же вас черти занесли?!.
– Куда вы правили, туда и несли!..
Подошёл народ, вытянули свах, пошли обмывать их на чистое место, заодно и сами скупались. Эх, хорошо после свежей водички – самое время за стол!
– Садитесь в тачку, свашеньки, домой повезём, – предлагают «кони».
– Нет уж, хватит, пеши пойдём, а то вы ещё где-либо выватлаете нас.
К вечеру второго дня районное начальство и все станишанские гости разъехались по домам, остались лишь свои хуторяне. За столами стало просторней, и народ, разбившись на небольшие ватаги, в разных краях стола тянул свою песню. Вот и тётка Полина всхлипывает:
Напилася я пьяной, не дойду я до дому,
Довела меня тропка дальняя до вишнёвого сада.
Тут и другие бабоньки подхватили
жалостливыми голосами:
Там кукушка кукует, моё сердце волнует,
Ты скажи-ка мне, расскажи-ка мне,
где мой милый ночует.
Другая группа, затянув не менее жалостливую, перекричала первых:
По Дону гуляет, по Дону гуляет,
По Дону гуляет казак молодой!
А в дальнем углу шатра Павел Николаевич собрал свою компанию и у него здесь свой репертуар:
У меня в саду шпиёны
Оборвали все пиёны
И на… в сапоги.
Сталин прав – кругом враги!
И тётка Зойка, позабыв, как в первый день отчитывала за «Уху» Павла Николаевича, уже делится своим сокровенным:
Как была я молода да была я резва
Через хату по канату сама … лезла!
Носач с Машей, сменив свадебные наряды на повседневную одежду, подсели к нам. Маша приклонила голову к его руке и, скосив глаза, всё так же восторженно смотрела на мужа.
– Ну, как свадьба? – наконец, позволив себе выпить, спросил Носач.
– Разве это свадьба… – кисло морщась, махнул рукой Жека.
– Что не так? – взволновался Носач.
– Тарелки все целые, никому рубаху не порвали, никто не ушёл с букетом под глазом… Разве это свадьба…
На третий день, когда в доме Носача перемывали посуду, из шатра выносили столы и лавки, подготавливая их к развозке по адресам, во двор вошли трое: Кубане́ц,