из католической школы за то, что ты читала Мопассана на уроке латыни? Хотя что я говорю, конечно, ты не помнишь. Марго, мне сказали, ты потеряла память, и все события прошлого стерлись. Мне так жаль, малышка… Я был просто раздавлен, когда узнал, что тебя целых два года держали в клинике. Но я в это время жил в Испании со своей молодой женой, и мы не особенно интересовались тем, что происходит в мире, знаешь, как это бывает… Господи, я столько хочу тебе рассказать! Ведь есть еще кое-что очень важное, что ты должна знать, но мне советовали не нагружать тебя слишком сильно. Представляю, какой у тебя сейчас шок! Так что пока перевари хотя бы эту информацию. Ты не одна на свете. У тебя есть я, и мы по-прежнему – семья, что бы там ни случилось.
Жду не дождусь, когда мы, наконец, увидимся! Целую!
С любовью, твой брат Джулио
Нет, он не представлял. Не представлял он тот шок, который я испытала, прочтя его письмо. Как вообще человек, который даже близко никогда не сталкивался с амнезией, может представить, каково это – полностью потерять свою личность? Читала Мопассана на уроке латыни… боже, да я же этого французика на дух не переношу!
Я растерянно взглянула на аббатису. Та смотрела на меня таким взглядом, знаете, как смотрят медсестры в больнице, когда дают тебе ножницы, чтобы ты остригла ногти – таким взглядом, что сразу понимаешь: одно резкое движение – и тебе в мышцу всадят шприц, и ты даже опомниться не успеешь, как тебя вырубит транквилизатором.
– Маргарита… – выговорила я, словно пробовала имя на вкус. – Так меня звали раньше?
– Очевидно, да, дитя мое, если этот человек так тебя называет.
– Маргарита, – снова повторила я, но ничего не почувствовала.
Только разочарование. Все эти годы я отчаянно пыталась воскресить в памяти хотя бы крупицу из того праха, что мне остался от прошлого. Коротая долгие, однообразные дни в комнате отдыха с людьми, которые уныло складывали паззлы, не попадая в пазы, я придумала игру: вспоминала все известные мне женские имена и пыталась примерить их на себя. Мне казалось, как только я найду свое, то тут же узнаю его и вспомню все остальное. Но вот я узнала, а оно никак во мне не отозвалось, как будто это обратились к другой девушке. Я не чувствовала себя Маргаритой от слова совсем.
– И у меня есть брат? – также беспомощно спросила я.
– Как оказалось, да. Этот господин абсолютно уверен, что ты – его сестра, пропавшая пятнадцать лет тому назад. Ему показали множество фотографий, и он без сомнения тебя узнал.
– Но я совсем его не помню. То есть, я, конечно, вообще ничего не помню. Но его я не помню еще больше, чем все остальное, что не помню.
Осознав, вдруг, какую чушь несу, я прикусила язык и замолчала, невидящим взглядом уставившись на письмо. Оно по-прежнему лежало у меня на коленях. Матушка Констанса отошла от окна, отодвинула кресло, с усилием опустилась в него, и я увидела, что глаза у нее чуть заметно потеплели.
– Дитя