своим новым именем, отвечая на рукопожатие.
– Вы не похожи на итальянца.
– Я – наполовину немец, наполовину каталонец. А вы из Греции, я прав?
– Только не говорите, что у меня «очень греческий нос»! – весело рассмеялась Аглая. – Честное слово, мне это говорит каждый, кто видит меня впервые.
– Но это правда, – улыбнулся мужчина. – Ваш профиль можно чеканить на монетах!
Гречанка вдруг стала серьезной и приложила палец к губам.
– Т-с-с! – произнесла она, подошла еще на шаг ближе и доверительно сообщила: – Они охотятся за мной.
– Кто? – спросил Федерико, сбитый с толку внезапной переменой ее настроения.
– Они, – важно повторила женщина. – Люди, которые работают на монетный двор Греции. Им нужно мое лицо!
Секунду каталонец ошеломленно смотрел на нее. А потом в глазах Аглаи заплясали веселые искорки, и она снова рассмеялась. Ее смех был таким звонким и заразительным, что и Федерико рассмеялся вместе с ней.
– Надеюсь, нас не выгонят из монастыря, – сказала женщина. – Святой Бенедикт, знаете ли, был против веселья. Необычайно мрачный и скучный тип, вам не кажется? Смех продлевает жизнь. Не удивительно, что средневековые монахи умирали так рано, если их все время заставляли ходить с серьезной миной!
– Надо полагать, – кивнул кукольник. – Но вы не ответили на мой вопрос.
– Ах да, прошу прощения. На самом деле, я с Кипра, но живу в Салониках. Преподаю на кафедре истории и археологии в Университете Аристотеля.
– Надо же! Так вы – профессор? Дайте угадаю – медиевист?
– А вот и не угадали! Я – антиковед.
– И что же вы делаете здесь? – удивился Федерико. – Неужели на территории аббатства раскопали языческое капище?
– Ну, капище здесь, возможно, и было, – Аглая пожала плечами и медленно пошла вперед, шурша сухими листьями. Каталонец двинулся за ней, отставая на полшага. – Во всяком случае, я бы не удивилась. Знаете, многие христианские монастыри покоятся на фундаментах древних культовых сооружений. Но нет, я здесь не за этим. Меня интересуют фрески Корреджо3, одна из них, самая первая его известная работа, находится в Сан-Паоло.
– Но Корреджо жил в эпоху Ренессанса, – заметил каталонец.
– Верно. Тем не менее, он нередко обращался к языческим мотивам. Монография, над которой я работаю, посвящена как раз этой теме – трансформация образов античной мифологии в христианском искусстве эпохи Возрождения.
– Звучит интригующе.
– В самом деле? – гречанка обернулась и взглянула на него испытующе, словно ожидала какого-то подвоха. Но Федерико остался невозмутим.
– Я неплохо разбираюсь в искусстве, – сказал он без тени самодовольства. – Но не могу сказать, что мне нравится Корреджо. Согласитесь, Дева Мария с голыми ногами – это немного чересчур даже для нашего времени4.
– Да