а пока…
«Что же там вызнал Портной? Что-нибудь наверняка интересное! Надо бы выйти и поскорей разузнать».
Десять минут спустя Мейтна оставил кресло и прошёлся по утреннему маршруту. Высокий зал – позади, и первого, кого он встретил, был его главный помощник – практически на том же месте, где ему и было приказано. Тот, сияя от радости, кажется, держался из последних сил. Ему явно удалось зацепить ухом что-то, чем бы коллеги не хотели делиться в открытую. Портной нашёл ещё несколько доводов в пользу продолжения их с Мейтной совместной гнусной игры.
Кто-то сегодня попрощался с секретами, и Мейтна верно подметил, что жертве ещё повезло. Их не слышали стены. Тонкостенный холл куда хуже, чем полноватый мастер, почёсывающий изредка второй подбородок. Главный же секрет Мейтна держал при себе.
И этот главный секрет он обещал раскрыть прямо в момент торжества. В тот день, когда он станет в один ряд с теми, кто осмелился предать, предаёт или попытается предать в будущем идеалы светлейшего Кровавого ордена.
Прилёт Нимфеи
«Чёрная нимфея». Флагман Кровавого ордена и личный корабль Адмирала Стронца. Теперь, когда Стронц мёртв, только капитан мог называть его личным. Тит – будущее Ордена, а у будущего должен оставаться артефакт из прошлого. Наследственность, память, традиции – обивка «Чёрной нимфеи». Она пережила несколько сотен лет и просто не могла не стать легендой, требующей уважения. Для Тита это стало ещё одним непредсказуемым испытанием. Он волновался, прятал свое смятение как мог, но осознание большой ответственности давило, будто он женился не по любви. Он был обязан уважать это судно. Но сердце оставалось холодно, как бы он ни старался.
Когда Нимфею царапали мегатоннами снарядов, Тит не вёл и бровью. Она стонала, кричала с экранов, мерцала аварийными лампами, вереща, словно сирена, а ему было почти что плевать. Как бы он ни пытался вызвать в себе жалость к ней, воспоминания всё раскладывали по местам. Он был простым проходимцем, имеющим наглость командовать ей, а она – великим осколком Вселенной, осязающим ежеминутный трепет и не понимающим, что значит испытывать к себе безразличие.
Благоразумие спасало Тита. Когда Стронц бил в подлокотники, до одури крича на соратников, капитан осторожно прятал свою невозмутимость в экранах геолокаторов. Он подбегал к каждому из них, искал противников с таким остервенением, что порой выдавал приказы чуть-чуть загодя. Он создавал видимость тревоги, делал вид, что глубоко возмущён, но, по правде, лишь оттягивал момент, когда придётся посмотреть на своего командира. Тот причитал. Бил себя в грудь и обещал, что отомстит. «Подохнуть вам в кошмарах и муках! Подохнуть и больше не возвращаться! Иначе она сожрёт вас, переварит и выплюнет, не оставив и мокрого места!». Тирада могла длиться вечность, покуда в лёгких Адмирала оставался воздух. Но вот воздух заканчивался, и вместо эмоционального тенора Стронца капитанский