В Рождество?! – ахнула женщина.
– Ага. Сегодня в нашем отделении самый пик работы! Меня ведь тоже сегодня никуда не позвали, – вздохнул он. – Как желание исполнять, так сразу нужен! А салатами угостить, – мужчина вдруг смутился, – ну, вы это сами понимаете! Ноль приглашений!
Они просидели вместе почти до самого рассвета. Ничего лишнего – всего лишь смотрели на снег, звезды, на то, как во дворе веселятся подростки, и говорили. Она о семье, сыне, Олежке, о своих ученицах (как у кого сложилась жизнь, Аня знала – внимательно за каждой следила). Он о работе – босс в последнее время стал хмурым, задумчивым (дурной знак), клиенты, как ни стараешься им угодить, недовольные – сами заказывают не пойми что, а потом еще обижаются: это исполнил не так, то не так! Сами назагадывают желаний, а потом жалуются: «И за что все это на мою голову?»
Потом Анна заснула, и гость исчез, будто и не появлялся вовсе. Женщина так и не поняла, кто это был, – ни когда нашла на диване, где мужчина сидел, несколько белых перьев (мало ли!), ни когда соседские подростки, перебивая друг друга, размахивая руками, рассказывали о том, что там, на крыше, след от крыльев, такой не оставит человек – теть Ань, ну поверьте! Наверное, это был всего лишь какой-нибудь добрый мужчина из старых знакомых. Узнал, что Аня остается на Рождество совсем одна, и решил нанести ей визит.
Но с тех пор в ее одиноком доме стало немного светлее. А полоумная соседка Клара, которая видела то, что не видят другие, еще полгода твердила: это был рождественский ангел. Слышите, рождественский ангел!
Призрак
Сколько я знала Валентину Ефимовну, она была настоящей леди, какими их изображают в старинных фильмах и книгах: идеальная осанка, точеная фигура, мудрый и строгий взгляд, исключающий всякое панибратство по отношению к ней. И хотя она была уже в летах, ни у одного из ее знакомых не хватило бы духу даже мысленно назвать ее старой: она была из тех редких женщин, что носят свои годы как украшение, с достоинством и даже некоторой величавостью.
Каждое лето она предпочитала жить в домике в деревне, оставив мужа, детей и внуков в городе. Валентина Ефимовна посвящала им осень, зиму и весну и считала, что обладает полным правом посвятить четверть года себе. Валентина была немного ведьмой, как, впрочем, и все женщины. Она любила гулять по лесу, собирать восхитительно пахнущие травы («Заговорю их, будут оберегами в дом!»). Любила читать, жадно глотая книгу за вечер. Любила сидеть в одиночестве и думать, глядя на то, как трещит огонь в печке. Валентине Ефимовне казалось, что нет более увлекательного занятия, чем просто сидеть и думать о том, о чем не успеваешь подумать в круговерти города, когда тебя никто и ничто не прерывает и не отвлекает.
Тот вечер протекал как обычно: Валентина Ефимовна сидела с книжкой в руках, кот Птолемей тихонько урчал на ее коленях, пока ее уединение не было прервано тихим покхекиванием.
– Что читаем? Неужели произведение Ольвиана Великолепного, дошедшее до твоих дней, потомок?
Валентина оторвалась от книжки. Рядом