и, всё там же, под одеялом, вырастало маленькое поле с одуванчиками, травой по колено, но совсем не острой. Там были голубое небо и жёлтое солнце. Никогда до этого я не видел, чтобы трава была зелёной, небо – голубым, а солнце – жёлтым, только на картинках, и то я забыл, в какой книжке они были – я был тогда слишком мал, и мне хватало тепла матери. Но мама отдалилась от меня слишком далеко и слишком давно – с того света её уже совсем не видно, её огонь не горит. А здесь… она становилась ближе, а я – меньше. Я был меньше нейтрона, меньше протона, я мог бы гулять по электрону, как маленький принц.
А когда мы вылезали на промёрзлый пол, мы в спешке удовлетворяли свои самолюбивые тела пищей, водой, плотской любовью и продолжали жить друг в друге. Я окунал свой череп в её голову, а она – свой в мою, и взбалтывали коктейль нашего сознания…
Пауки… Паук в одиночку – ничто, козявка, а вот в группе он «один из», вместе они – мозг, вместе они – сила, стая, стадо. Человек пошёл по дороге паука и обогнал его: в одиночку мы – никто, в группе – ничтожное стадо или бешеная стая, но вдвоём, и только вдвоём, мы – единое целое. Только тогда мы люди.
Нам было хорошо. Мы плакали и смеялись, сами не зная, отчего. Мы молча плакали, мы молча смеялись. Нам была смешна яичница глазунья с жёлтыми зрачками, мы проливали слёзы над моими детскими фотографиями. Помню, мой нос был забит табаком, и ноздри походили на дуло старого ружья, забитого порохом. Я выдыхал ей табачную шоколадную крошку в лицо, и она ела её своими ноздрями, как маленькими ртами… Потом мы снова смеялись…
Это длилось вечность.
Я забыл, как назывался мир, в котором нас обоих когда-то необдуманно зачали и выносили, забыл, кто те люди, что вечно нам звонили по телефону, барабанили в дверь, что-то орали. Мы с ней тогда крепко вцеплялись друг в друга, боясь потеряться, боясь, что они ворвутся к нам и отнимут друг от друга, порвут наше единое целое, оторвут её от меня, меня от неё…
Мы выбегали в магазины только по ночам, когда те из людей, что меньше всего на нас походили уже давно спали в своих кроватках. Супермаркеты, гипермаркеты, мёртвые женщины за прилавками, разлагающиеся тёмные пятна на горизонте… а мы шатались пьяными по улицам и пели песни, которые нам нашёптывали наши боги. Героин мы добывали там же, за углом, где всегда стоял приветливый парень и часами ждал нас, только нас. И мы любили его за это, и даже называли его Фидо!
Пакетики, ложечки, резиночки, примочки, газ, плита, вена и рука. Хлоп, щёлчок, со скрипом перетянуть, вдох-пол, выдох-потолок. Танго!
Но однажды я проснулся совершенно трезвым, и её со мною не было…
Люди сказали, что я всегда был один. Сказали, будто я один жался к холодным стенам по ночам, я один визжал по ночам во дворе, будто я не целовал её губы, пупок и глаза. Они лгали – я знал это, но не мог ничего исправить. Я едва не убил своё тело, пытаясь вернуться в вечность. Я знал: она заблудилась, заблудилась там одна, без меня и сейчас плачет одинокая,