льняную рубаху и задумчиво вглядывался в течение. Прасковья молча умылась.
– День хороший, – старец подставил морщинистое лицо утреннему солнцу.
– Хороший.
Прасковья смотрела на него вполоборота, чтобы незнакомец не заметил ее синяков.
– Страдаешь, дочка?
– Нет.
– Помещик бьет?
– Нет.
– Я могу тебе помочь.
– Чем? – оживилась Прасковья.
– Я кому попало это не рассказываю. А тебе могу, дочка. Горит в тебе огонь. Я все вижу, – по-доброму пояснил старец.
Впервые за весь разговор они посмотрели друг другу в глаза. Взгляд старца был живым и глубоким. Прасковья поняла – ему можно верить.
– Присядь, – сказал старец, и Прасковья слушала его уже очарованно. – Есть в лесу община одна. Живем мы, от посторонних глаз скрываемся. Пока никто нас не видел. Но на одном месте не сидим. Кочуем, как хан Батый. Только никому вреда не причиняем. Как до крещения Руси, поклоняемся силам природы и предкам. И наша сила преумножается. Как думаешь, сколько мне лет?
Прасковья бережно изучала его лицо, сухое, с тонкой, испещренной морщинами кожей.
– Лет сорок, дедушка.
Старец задорно рассмеялся.
– Мне уже триста лет. Я много чего видел. Как ханы убивают наших князей, как чума косит Псков, довелось даже увидеть, как Андрей Рублев расписывает Успенский собор.
– Это все сказки, – усмехнулась Прасковья.
Лицо старца не изменилось. Он, как юродивый, добродушно хлопал глазами.
– Разве могут люди жить так долго? – спросила, наконец, Прасковья.
– Могут. Я тебя всему научу.
Прасковья растерялась.
– Не бойся, – успокаивал ее старец.
– Хорошо, – нерешительно согласилась девушка. – Мне сейчас с тобой идти?
– Нет. Скоро свидимся. Жди. Ты сама все поймешь, – старец выжал свою льняную рубаху и скрылся в чаще.
После этого случая Прасковья оправилась и на вид стала прежней – доброй и мягкой. «Мать» не могла нарадоваться ее выздоровлению. Слава Богу, беда миновала – девка не тронулась умом. А вот Мстислав стал более жестоким и диким, будто в него вселились новые бесы. Ночью девушки старались не попадаться ему на глаза. Если уж так случалось, прятались куда могли. Пьяный Мстислав ни за кем не гнался, возвращался в дом и требовал еще водки. А ту девку, что подносила, бил и насиловал.
– Купава, неси чарку! – потребовал он однажды из спальни.
Бедная девушка четырнадцати лет отроду чуть в обморок не упала.
– Кому сказал – неси! – топал ногами Лютый.
– Она белье стирает, – в один голос вступились за нее бабы.
– Нечего стирать – пусть водку несет, – не унимался помещик.
Прасковья схватила серебряную чарку и пошла к нему в опочивальню. Все бабы пооткрывали рты и лишь перекрестили ее. Прасковья повелительно махнула рукой: не переживайте – все будет хорошо.
– Не тебя я звал, дурка. Хочу