подземных этажей к нулевому, где потолком для них был театральный пол. Над головой светилась решётка из параллельных щелей. То было деревянное полотно сцены. Иосиф открыл квадратный люк, и в отверстие полился свет. Они поднялись прямо на освещённую сцену. Люк был широким, и Джек смог легко пролезть в своих кандалах, слегка наклоном. Как будто ему каноэ надели на голову. Над сценой в зените горел дежурный свет. И роты красных кресел партера уходили рябью в тенистую даль. В коридоре они поднялись по лестнице на несколько этажей, до самого верха, и на выходе перешагнули через порог. Там они вышли на крышу театра. Было ещё светло, но начинало вечереть. Темнеющая лазурь зарождающегося вечера раздувала на крыше кучку мелких голубиных перьев бело-пепельного окраса; они синели под тающей луной и небом цвета синей карамели. Золото луны и синева неба боролись за право освещать Джека и Иосифа. Перед ними, на самом краю угловатой вершины уже триста лет стоял белый Аполлон. И сколько бы света и цветов он ни отразил, он всегда оставался белым.
– Красиво. Мы для чего сюда пришли? – уточнил Джек.
– Ради красоты. Для чего ещё жить. Но чтобы её увидеть сполна, надо прозреть.
– А вы прозрели?
– Когда понял, что могу смотреть не только из своих глаз, но и откуда угодно – вот тогда я прозрел.
Не похоже, что он прозрел. Понимать сказанные слова – делать пудинг из мозга. Достаточно было ощутить дзен этой фразы.
– Здесь всегда так красиво, – расчувствовался Иосиф. – Когда видишь всю эту красоту, понимаешь, что лучший мир, звенящий счастьем и разумностью, возродится. И в этот раз – на века. Здесь, пожалуй, открывается самый живописный вид в городе. Снизу не так хорошо видны краски крыш, и поэтому не такой баланс цветов, что ли. А отсюда – просто идеально. И какая геометрия линий!
Джек не сильно разбирался в этом, но его впечатляло. Иосиф продолжил:
– Знаешь, в чём духовный идиотизм? В том, что использованные вещи не рассоздаются снова на безвредные частицы, из которых они были сделаны. Вместо этого вещи выбрасываются целиком. Люди умеют создавать, но не умеют рассоздавать. И как ни обходи потом брошенную вещь, но забытый на дне корабль своей мачтой может однажды поцарапать чьё-то днище. Так и с невидимыми, нематериальными вещами – со страданиями: если они есть, значит надо их рассмотреть и рассоздать. Убегать от них бессмысленно, догонят. У молекулы вещества есть формула. А у страданий есть забытые решения. И надо внимательно заглянуть туда лупой, а не избегать. Чтобы почистить трубу – придётся надышаться сажей.
– Впервые мне не хотелось закрыть вам рот. Тогда пойдёмте рассоздавать страдания через страдания.
– Ну, можно и так выразиться, но это не совсем точно. Страдать – не цель. Цель – рассоздать страдания.
– Хотите сказать, что надо быть закованным в эту чёртову доску, и тогда достигнешь просветления?
– Я пока не знаю. Должен признаться, мой метод – полное дерьмо. Я думал, что понял, как избавить людей от страданий. А оказалось, что ни черта не понял. Понимаешь? Я экспериментирую.