граф, с такой сладчайшей улыбкой, которая способна была обезоружить любого, – признаюсь, что в настоящее время вы полностью осознаете свою имперскую родословную; дух величия, исходящий от вашей персоны, говорит о том, что вы чувствуете различие между сувереном и подданным. И все же позвольте мне надеяться, что, по крайней мере, какое-то время равенство дружбы может быть сохранено между нами.
– О, друг мой! – сказал Дмитрий, торопливо пожимая протянутую графом руку, – каким жалким я выгляжу в ваших глазах, как больно мне видеть в них свое отражение…
– Так гоните прочь тоску, – ответил граф, – пусть ее заменит радость надежды. Известия, о которых я упомянул, войдя к вам, и которые демон раздора едва не помешал мне сообщить, состоят в том, что небольшой отряд русского войска недавно неожиданно вторгся во владения Сендомирского воеводы. Крестьяне прогнали их, и те не решились на еще одно вторжение. Однако давайте воспользуемся этим благоприятным моментом и сообщим тайну вашего рождения воеводе, дабы побудить его отомстить за собственные обиды и поддержать дело того, к будущей судьбе которого он уже выражал глубокий интерес. Вы позволите мне сделать это заявление? Или предпочитаете оставить признание за собой?
– В моем деле не найти более способного защитника, чем Август Вишневецкий, и ему я уступаю роль рассказчика. К тому же, – добавил Дмитрий с вялой улыбкой, – мой разум и мое сердце слишком сильно подавлены, чтобы я смог поведать свою историю в выгодном свете.
– Некая тайная печаль, – сказал граф, с выражением тревожного сочувствия, – гложет вас. Отчего вы не решаетесь рассказать о ней? Право слово, отчего?
– Не мучайте меня расспросами, – прервал его Дмитрий, – нынче они для меня нестерпимы. Однажды наступит тот день, когда моя рана сможет быть осмотрена, когда я смогу рассказать вам о своих чувствах и своих терзаниях. А теперь оставьте меня один на один с моими мыслями. И считайте меня кем угодно, только не считайте недружелюбным или неблагодарным.
Граф посочувствовал его печали и удалился, не пытаясь более разобраться в причинах.
Дмитрий, вновь оставшись один, в полной мере переживал свою оплошность; он малодушно поддался страсти, казалось, достигшей теперь неодолимой силы.
– Если победить невозможно, – воскликнул он, – по крайней мере, я больше не буду покорно мириться с ее господством.
Едва он произнес эти слова, взгляд его случайно упал на его шлем и саблю, лежавшие без дела. Он вспомнил, что нынче был тот самый день и час, когда молодое дворянство Кракова обычно собиралось на равнине за городскими стенами, чтобы испытать свое мастерство в боевых ударах или военных упражнениях. Некогда Дмитрий с увлечением предавался этим занятиям, однако его интерес к ним постепенно угасал, и в последнее время он и вовсе их забросил. Теперь же, однако, он с воодушевлением смотрел на участие в любом занятии, которое могло бы хоть на мгновение отвлечь его от болезненных и опасных мыслей.
Снаряженный