раньше времени не след, – посоветовал, а скорее скомандовал себе Николай, входя в гостиную, – рано выходить из образа недоросля, к которому привыкло окружение.
Граф Воронов ждал его у окна, стоя спиной. И поворачиваться не спешил, хотя явно понял, что в комнату кто-то вошел. Как это понял сам боярич? Да шут его знает – понял, и все. Может, по чуть напрягшимся спине и шее владетельного соседа, едва заметно изменившемуся дыханию… А может, и вновь обретенный дар подсказал. Однако сомнений у Николая не было.
Кашлять, дабы привлечь внимание достаточно стройного со спины мужчины, несмотря на солидный возраст последнего, боярич не стал. Сказал вполне сообразно правилам, которые какой-то частью закрепились в его голове со школьных уроков:
– Ваша Светлость…
Мужчина у окна медленно повернулся. Так, словно предоставлял парню возможность лучше его рассмотреть. Еще несколько дней назад боярич Николай Шубин даже не подозревал, что такое кинематограф. Теперь же, ничуть не удивляясь, подумал, что гость лицом практически один в один похож на народного артиста Валентина Гафта. Разве что выражение этого самого лица было надменным. Не нарочитым, а словно намертво приклеенным, въевшимся в натуру.
В остальном же граф Новиков был ничем не примечательным. Костюм для охоты; ни единой складки – будто прибыл сюда не верхом. Хотя слабый запашок конского пота боярич явственно ощущал. Сапоги с высокими голенищами сверкают так, словно только вышли из под чистки. Ну, и взгляд – острый, оценивающий. Так опытный мясник приглядывается, с какого боку начать разделку туши. Тушей, естественно, он почитал юного боярича. Тем не менее начал он вполне куртуазно. Может, привычен был так разговаривать, а может, предполагал, что кто-то может слушать его слова. Кроме самого боярича. Который, кстати, тоже не отрицал такой возможности.
– Николай Ильич, – склонил он голову, не меняя, впрочем, выражения лица, – мои самые искренние соболезнования по поводу кончины вашего батюшки, боярина Ильи Николаевича Шубина…
Тут приличия, или правила, предполагали от него несколько слов о том, каким замечательным соседом был почивший боярин, и как много потеряло Отечество с кончиной одного из выдающихся ее сынов. Однако граф, вероятно, посчитал достаточным и того, что высказал. Ну, и Шубин не стал затягивать паузу. Ему, по большому счету, соболезнования соседа были, что называется «по барабану». Цену им он уже определил. Как стремящимся к нулю. Потому ограничился таким же кратким: «Благодарю, Ваша светлость», – и показал на столик:
– Прошу вас.
Граф опять не торопился. Даже изобразил на лице задумчивость: «А надо ли? Сказал, что хотел, можно и уходить. Что тут еще делать?». И опять Николай каким-то образом понял, что эта вот пауза наиграна; что граф Воронов явился с какой-то определенной целью, которую сейчас представит как ничтожную.
– Больше того, – усмехнулся