но я должна сохранить корону.
Секретарь украдкой облегченно вздохнул и продолжал свой доклад:
– В случае неподчинения Ганивер оставляет за собой полную свободу действий и намеривается взять приступом вашу резиденцию. Вам опасно далее здесь находиться. Срок ультиматума истекает завтра утром, а этот замок слишком уязвим с моря.
– Да, ты прав. Нам нужно поскорее убираться отсюда в более защищенное место, – голос Герцогини дрогнул. – К тому же я больше не в состоянии жить здесь спокойно. Я не могу уснуть в своей спальне – мне сняться кошмары, боюсь выходить в сад – мне все время кажется, что занавески на окнах чуть подрагивают, а сегодня утром мне померещилось, что в том самом окне блеснуло дуло пистолета. Это невыносимо, просто невыносимо…
– Еще одно маленькое замечание, госпожа, только не обижайтесь на меня, – секретарь сделал выражение лица как можно более скорбным и сочувственным. – Что прикажете делать с земным принцем? Он ожидает своей участи.
– Казнить, – тон Герцогини опять стал жестким. – Лишить глаз и языка и обезглавить.
– Боже мой, несчастный пленник! – секретарь с притворной жалостью покачал головой. – Может быть смилуетесь, ведь вы до этого момента прощали ему все? Ведь пролитие венценосной крови…
– Он должен умереть, – перебила его Герцогиня. – И он умрет. Ведь он давно уже умер, почти три месяца тому назад. Теперь нам осталось только похоронить его, и память о нем тоже…
Тут голос Герцогини дрогнул, и секретарь понял, что еще немного, и она и взаправду может опять пощадить ненавистного землянина, и тут же сменил маску жалости на личину непреклонности.
– Да, вероломство нельзя прощать, ведь пощадить преступника, значит оставить жить в своем доме ядовитую змею. Вы поступите справедливо, если казните этого безумца, и никто не в праве осуждать вас за это. Ведь это необходимая мера предосторожности, я бы даже сказал необходимая мера самообороны.
– Ты всегда видел дальше чем я, друг мой, – вздохнула Герцогиня. – Но теперь я не узнаю тебя. Ты так ненавидел этого человека, ты всегда советовал мне погубить его и как можно скорее. Но теперь ты вдруг заговорил о помиловании этого мерзавца, о пощаде и снисхождении.
– Да, моя госпожа, я осмелился обмолвиться о снисхождении к этому недостойному человеку, но вовсе не желание спасти его от смерти руководило мной, а совсем другое. Секретарь упал на колени перед Великой Герцогиней и продолжал:
– О, Ваше Величество, вы давно знаете, что я готов на все ради вас! Нет такого желания, которое бы я не взялся исполнять, лишь бы оно исходило из ваших уст. Только моргните – я убью любого, пусть это будет даже сам Бог, укажите – и я умру сам. Но я вижу тоску в ваших глазах, моя госпожа, не виной ли этому жалость к недостойному пленнику, осмелившемуся поднять на вас руку? Может быть, ваше решение о его казни преждевременно? Может быть чувства, вызванные сим предметом еще не потухли в вашем сердце? Ведь я тоже знаю, что такое любовь. Я готов терпеть все: безответность, незамеченность, увлеченность той, которая