много. Срок пролетит… – и замечтался.
– Курд, а курд, откуда ты родом? – поинтересовался я.
– Тбилиси…
– Какой у тебя срок?
– Восемь лет.
– За что?
– Разбой.
– А у тебя какой?
– Одиннадцать лет.
– За что?
– Тоже разбой.
– А почему так много дали? Ведь молодой пацан. Труп?
– Нет.
– А что, эпизодов много?
– Да, четыре.
– Понятно… Бандитизм не вменили?
– Вменили.
– А-а… Бандитизм вменили… – удивился Курд и понимающе покачал головой. – Какая часть?
– Вторая.
– Понятно, – закивал он. – Какой суд судил, братишка?
– Мосгор. А тебя какой?
– Меня Кузьминский судил, – сказал Курд и выругался… Призадумался и начал рассказывать, как дело было, как попал. – Когда в отделе сидел, так меня били, так били… Я не выдержал и кричу: «Не бей, дядя, ничего не знаю!»
Коротая время за разговорами, приехали в Воронеж. Вымотались ужасно, седьмой пот сошёл с нас. Стояли по десять часов на июльском солнцепёке. Столыпинский вагон, отцепляя, не загоняли в тень, а бросали, где попало, на перегоне.
– Может, под мостом пристанем, чтоб не так жарко, – смотрел Горбачёв в оконную щель. – Ну, стой, вот здесь, здесь… проехали, будем загорать.
В смену заступил контролёр – шизофреник и садист. Он говорил тихо и по уставу. Садился напротив малолеток и будто бы читал про себя книгу, а сам подслушивал девчачью болтовню.
За то, что мы разговаривали и якобы мешали читать, он закрывал все окна, не оставлял ни щёлочки, задраивал, как подводную лодку. И мы томились, как в парилке, в которой было три яруса.
Я сидел внизу и представлял, что творится на верхних полках, где лежали мужики, как шпроты в банке. С них так текло, что через щели в перекрытиях капали огромные янтарные капли пота. Я наблюдал за каплями и пытался занять такое положение, чтобы не попадать под них.
Уставного прохвоста сменял буйный придурок, который ударил меня по затылку. Он ходил по вагону голым торсом и понтовался перед малолетками, гнал жути на изможденных тубиков и покрывал трёхэтажным матом.
Я вшей подцепил. Чешутся внутренние поверхности бёдер и пах. Не пойму, в чём дело? Грешил на жару, духоту. Понял, когда жирную вшу поймал. Белая, как отбившаяся от стада овца на склоне холма, ползла по складке моих брюк. За два с половиной года в Бутырке и на Матроске не ловил вшей.
– Раздави ногтями, – посоветовал бывалый каторжанин, – они трещат, как семечки.
Короче говоря, серьёзную прожарку прошли мы за трое этапных суток. Но выжили – и мы, и вши.
Прибыли в межобластную туберкулёзную больницу в городе Воронеже, зэки её «шестёрка» называют, потому что с шести областей в больницу свозят. Как брикет сыра с дырочками, облепленный муравьями. Побелка облупилась, стал проглядываться патриотический лозунг, как маркировка, говорившая о том, что брикет сыра когда-то давно подавался под иным соусом.
За положение в больнице отвечал