когда он купается в неуютном серо-блеклом цвете и небо выглядит так, будто вот-вот пойдет осенний дождь? И дорожки с мелкой галькой потеряли свой сочно-серебристый цвет и стали просто серыми. И совы уже ухали апатично, с кислыми минами на мордах. Раньше они мечтали, чтобы люди перестали постоянно приходить сюда и шуметь, пока они спят. А теперь они, не желая переступать через свою гордость, не могли признать, что опустевший их парк стал грустным. Не было в траве цветов, не было белок, шустро бегающих между стволами, и в тьме между дубами не мерещились вьющиеся туманные воронки и чьи-то наблюдающие глаза. Все было хуже: он был пуст. Подумайте об этом. Самое страшное место – то, где пусто. Нет ни монстров, ни героев. Одна неживая зеленая трава.
И путешественники все это чувствовали. Еще не до конца опустились сумерки, а они уже стремились найти уголок поуютнее, потемнее и теплее, инстинктивно ступая с тропы и углубляясь в мелкую чащу, стремясь к толстым, теплым стволам дубов. У некоторых из них – не будем указывать пальцами – на глаза слезы наворачивались от того, в какой упадок пришло это некогда живое, радостное место. Они даже не заметили, как сблизились, пока шагали через кочки и торчащие корни деревьев по упругой, не желающей пригибаться траве. Оступившись, Мария приподняла ногу и с ужасом увидела: трава-то стала пластмассовой. Она присела, укладывая бутылку масла себе на колени, и потрогала травинки. Они были твердыми и прохладными, совершенно искусственными. Она уставилась на медленно отдаляющиеся спины своих спутников, а потом обернулась на оставшуюся позади тропу. И тут ей стало по-настоящему страшно. Она бы предпочла, чтобы за ней из-за деревьев кто-то наблюдал, чтобы кто-то шептал ее имя или дышал в шею, но здесь не было ничего, и она быстро встала и посеменила за остальными.
– Нужен костер, – внезапно решительно заявил Гвилим.
Кухулинн молча кивнул и, чтобы не произносить ничего лишний раз, прямо тут закурил, как бы показывая, что у них есть огонь.
Они набрали упавших веток (настоящих – деревья лучше сопротивляются мору и унынию, чем трава; в конце концов, трава беззащитна, а деревья – могучи) и развели огонь, а затем сели вокруг него, почти прижимаясь друг к другу локтями. Конечно, спать вместе, как котята, грея друг друга, они еще не были готовы, но уже заметно потеплели друг к другу – по мере того как теплели их побледневшие от прогулки лица. Яркий огонь, красно-оранжевый, ревущий и свирепый, оживил все вокруг. Человеческое присутствие принесло некоторое оживление в парк, и совы, томящиеся от одиночества, как только проснулись – прилетели к ним и уселись на ветки деревьев вокруг. Их черные меланитовые глаза поблескивали в свете, пока они жадно наблюдали за четверкой, тихо переговаривающейся вокруг костра. Странно, но никто не был голоден. Мария даже сунула руку себе под свитер, чтобы пощупать свой теплый, мягкий живот и убедиться, что она сама еще не превратилась в неодушевленную пластмассовую фигурку.
– Итак, кто и зачем здесь? Кукольник сказал, что все мы найдем что-то в этом путешествии, – Марта