чем… – он оглянулся, ища глазами того, кто сказал последнюю фразу, – чем женщину.
– Я могу поставить прекрасную пьесу, о том, как, – начал приглашённый в гости хозяин театра кабуки, тот самый, которого только что пренебрежительно обзывали актёришкой и предлагали скормить нечисти, – как судья… – он замешкался.
– Как судья передаёт потерянного мальчика семье и подписывает бумагу, что это действительно их ребёнок, – закончил за него Рюноскэ.
Судья недоуменно уставился на него:
– Если это их ребёнок, зачем судье подписывать бумагу, что он действительно их? А если это не их ребёнок, почему судья должен передавать его им? И вообще, кто все эти люди, теряющие своих или не своих детей? Я ничего не понимаю. Какая-то дурацкая пьеса.
Рюноскэ слегка поклонился, придержав ладонью голову брата, лежавшую у него на плече – не обращая внимания на царившее вокруг смятение и громкие вопли, доносившиеся из зала, малыш давно уснул.
– Господин судья, дело в том, что стоящий перед вами сын ронина Като Реюдзаки и его супруги Като О-куни, носящий имя Рюглскэ, просит выдать документ о том, что этот малыш Эмико является посмертным сыном Като Реюдзаки.
Рюноскэ кивнул в сторону Гомбея:
– Вот, уважаемый господин Танака в курсе. Он даже готов со своей стороны подписать этот документ, как свидетель. Правда же, Господин Танака?
Что оставалось делать Гомбею? Свою просьбу он судье нашептать не успел. Не кричать же сейчас, когда вокруг все самые уважаемые жители деревни, да еще человек из Эдо, что он украл мальчишку и собирался выдать его за своего сына. Всем рты не закроешь. А если слухи доползут до Эдо… Гомбей зажмурился, это было пострашней нашествия чертей. Он поспешно закивал головой:
– Да, да, я как раз собирался просить Вашу Честь. Очень достойная семья, эти Като. Мне довелось иметь дело с покойным господином Реюдзаки. Он… В прочем, это не важно. Можно признать мальчонку его посмертным сыном. Мать его в добром здравии, вырастит мальчика, – с фальшивой кривоватой улыбкой он протянул руку, чтобы погладить малыша по голове, но Рюноскэ отступил на шаг.
– Тогда давайте начинать, – Рюноскэ не терпелось поскорее получить вожделенную бумагу, чтобы никогда больше ни один жадюга-Гомбей не протягивал свои руки к его брату. – Идите, господин Гомбей, объявите своим гостям, что сейчас перед ними выступят актёры.
– Я?! – Гомбей постарался спрятаться за спинами остальных, но они, сопя, сгрудились и не пропускали его.
– Но вы же хозяин дома! Кому ж как не вам? – лукаво улыбнулся судья.
– Не, не, не, режьте меня, но первым я не выйду. Кто угодно пусть идёт, только не я, – Гомбей протиснулся в кладовку, но был оттуда немилосердно вытолкнут.
– Ладно, – деланно вздохнул Рюнлмкэ, – я пойду. Я человек не знатный, если меня сожрут, не велика потеря.
– Вот, вот, пусть идёт, – подхватил Гомбей, – храбрый мальчик, настоящий сын ронина. Можешь даже сказать, что ты тут хозяин, мне не жалко.
И Рюноскэ шагнул в зал, закрыв за собой дверь. Тэнгу увидел его и завопил:
– Ага, вот