том же месте, словно преодолевают сильное течение. Вот только перед воротами дома Танака ветер недоуменно замирает: где же карпы? Нет их. Нет сыновей в этом доме. Да и дочерей нет. Шушукаются в деревне: прогневили, видать, богиню Каннон супруги Танака, раз нет у них детей. А на параллельной неказистой улочке у дома совсем другие ворота, попроще – для подвоза дров, риса, всего, что требуется в хозяйстве. Через главные ворота ходит сам господин Танака, его жена, да гости. Через калитку, что нашёл Чубантай, ходили слуги, мелкие торговцы со своим товаром, сюда стучались, правда, безуспешно нищие попрошайки и бродячие монахи. Для них калитка всегда была на запоре. Но Рюноскэ запоры не остановят.
«Я приду сюда ночью, – решил мальчишка, – если Эмико-тян в доме Гомбея, я найду его и верну. По крайней мере, я знаю, что малыш жив. Вот только дома я ничего не скажу».
– Пойдем, Чубунтай, – он потянул пса, – мы ещё сюда вернемся. Вот только дома рассказывать ничего не будем.
– Жди здесь и ничего не бойся, – прошептал Рюноскэ прямо в лохматое собачье ухо.
Нет, он вовсе не думал, что Чубантай может чего-то бояться на пустой ночной улице. Зато сам он очень даже мог. И это себя мальчишка уговаривал не бояться. Конечно, улица родной деревни – не тёмный лес, но… Вон, где-то за пару кварталов стукнула колотушка стражника. Ну как кто-то увидит мальчишку с собакой. Проследит, как тот вором полезет в чужой дом. Кликнет стражу. И все! Поди доказывай тогда, что ты не ночной тать, не грабитель, не убийца, что ты в чужой дом за своим лезешь. За своим собственным братом. Кто поверит? Никто! Господину Танака поверят, уважаемому купцу, а не мальчишке-прислужнику в трактире. И брата не выручит, и сам пропадёт.
Ночная улица – совсем не то, что дневная. Не снуют по ней торговцы, не выкрикивают: «Купите метёлки! Прекрасные метёлки!.. А вот сковороды!.. Просо, просо!.. Свежая вода!..», не бегут разносчики из лавок, спеша доставить товар покупателям на дом, не кричат дети, не путаются, играя, у всех под ногами. Пусто и тихо, только сверчки стрекочут. Оглушительно. Или это собственное сердце колотится, заполняя грохотом голову мальчишки?
Поставив закутанный в тряпку, едва светивший фонарь наземь, Рюноскэ подёргал калитку. Конечно, она заперта. Но проверить не помешало. Как же перебраться через высокий забор, если даже пальцами до верхней кромки не дотянуться? Поможет деревянный меч. Рюноскэ вытащил из-за пояса боккэн и привязал к нему верёвку, длинную, равную как раз высоте забора, конец её намотал на запястье. Меч упёр наискосок в землю и в доски забора. Вот тебе и ступенька. Оглянувшись ещё раз по сторонам – не подглядывает ли кто – разбежался, вскочил на боккэн, ухватился за верхний край забора, подтянулся… И вот он уже сидит наверху. Дернул верёвку, поднял меч. Негоже на чужую территорию без оружия идти. Спрыгнул в сад Гомбея. Затих в темных кустах, прислушиваясь, не наделал ли переполоху. Тихо. Пригнувшись, стараясь двигаться бесшумно, скользнул в темноте к дому. Двери-сёдзи на первом этаже были слегка раздвинуты, за