вытеснили из её головы все мысли о неожиданно приобретенном сыне.
– Ш-ш-ш… – зашипел на неё муж, – не об этом думай. Все закажем в лучших лавках, служанок временных наймём. На это и потратиться можно. Я пригласил к себе хозяина театра, всех лучших жителей Сакуры и, главное, судью. Вот он-то мне и оформит все нужные бумаги. Прямо завтра вечером. Так что считай, дело сделано. И пусть потом эти Като хоть на каждом перекрёстке вопят, что это их ребёнок. Можно дело так повернуть, будто это они нашего… ну как его… все время забываю… Да неважно, завтра мы ему новое имя дадим. Будто они нашего сына похитили и деньги за него вымогали с нас, несчастных родителей. И в тюрьму всех упрятать, чтоб не мутили воду.
От мерзкого хихиканья у Рюноскэ холодок пробежал по спине.
За перегородкой завозились, Гомбей закряхтел, видимо, вставая, добавил:
– Поди-ка наверх, проверь, как он там. За своим добром надо приглядывать. Да спать уж пора, завтра забот много будет.
Сёдзи захлопнулись, свет потух. Лишь невнятное бормотание доносилось до ушей притаившегося под самой стеной мальчишки. Он отполз чуть дальше, поднял голову – на втором этаже в крайнем правом окне зажегся слабый огонёк, будто кто-то прошёл по комнате с маленьким светильником. Потух. «Вот, значит, где они Эмико держат, – подумал Рюноскэ, туда так просто не попасть. Но я не отступлю». При мысли, что придётся красться по чужому дому, не зная расположения комнат, искать лестницу на второй этаж, поминутно рискуя нарваться на кого-нибудь, ему стало зябко, пупырышками покрылась кожа и пальцы онемели. Страх делал свое дело. Затаившись в зарослях глицинии, присев на корточки, мальчик ждал: пусть все заснут, и тогда…
Под кустом что-то мелькнуло, словно свет фонаря, оранжевый, приглушенный. Качнулась ветка. Сзади кто-то хихикнул. Это было не то гнусное хихиканье, что он слышал недавно. Будто рассмеялся и тут же зажал себе рот ладошкой ребёнок. Рюноскэ обернулся. Девочка – лет пяти-шести, детское кимоно подвязано узким поясом, волосы чуть ниже уха, сморщенный от смеха носик. Она явно не была напугана и кричать, вроде, не собиралась. Наверно, дочка какой-нибудь служанки. Хорошо, если она приняла его за кого-то из своих, из Гомбеевых слуг. А кому ещё быть в саду Гомбея поздно ночью? Значит, надо притвориться слугой. Рюноскэ поднялся:
– А, это ты… Забыл… Йоко? Юки? Ты почему тут так поздно? Ну-ка беги к матери, – он постарался выглядеть грозно.
Но девочка опять рассмеялась.
– Меня зовут Фудзико, – сказала она. – А тебя я знаю. Вернее, знаю, зачем ты сюда залез. Ты хочешь забрать малыша.
– Ты видела Эмико? Как он, – Рюноскэ так разволновался, что сразу забыл про роль, которую только что собирался играть.
– Ему было грустно. Но мы с ним поиграли. Теперь он спит. Ты ведь его брат, да?
– Откуда ты знаешь? – удивился Рюноскэ.
Девочка склонила голову к правому плечу:
– Ну это просто. От тебя пахнет той же женщиной, что и от него. У вас одна мама.
Тут она покрутила головой и нахмурилась:
– Фу,