лишь в праздник воды могут отведать огу… – Квар прикусил язык. – Ну знаешь, ваша же, человечья традиция, подносить водяным духам эти самые… Ну ты понял. На семью выдают один. Остальные уносят в княжеский дворец. И вот как-то выдры украли все, ну эти самые, что были собраны для князя. И началась война. И теперь мы все воюем. И мы с братом – охотники, и отец наш охотник, и дед был охотником. Вот.
Рюноскэ хмыкнул: «Надо же война из-за огурцов. Глупость какая. Хотя, может, это нам, людям такой повод кажется глупым. Вот дедушка рассказывал о самураях Уэсака Сотаро и Амагава Доппо, что жили лет двести назад. Так те поссорились из-за рыбы. А дело-то пустой скорлупки от мидии не стоило. Текла себе речка через соседние владения. Сначала через земли Уэсака, а ниже по течению по земле Амагава. И сказал как-то Сотаро своему соседу: «А ведь ты мою рыбу ешь. Выросла она в верховьях реки, значит, моя, а твои слуги ее ловят». Слово за слово – разгорелась вражда, а потом дошло и до кровавой схватки. И пали в ней и Уэсака Сотаро, и Амагава Доппо. А река по-прежнему течёт, и по-прежнему ловят в ней рыбу все, кому не лень. Так чем огурец не повод для войны?»
Квар провёл Рюноске через двор, втолкнул в какой-то сарайчик:
– Тут посиди до вечера.
Сарайчик был сложен из бамбука, сквозь непрочные стены сочился солнечный свет. Дверца едва держалась. В одной стене была дыра, оттуда вытекал ручеек и, пробежав по полу сарайки, исчезал под стеной напротив. На крепкую тюрьму сарай никак не тянул.
Квир засопел:
– Давай хоть свяжем его. Вдруг сбежит. Поймают его другие охотники, не видать нам тогда награды.
– А верно, братец. Не такой уж ты и балбес.
Квир вытащил из сумки на животе небольшой клубок и с криком: «Вяжи!», бросил его в мальчика. Рюноскэ выставил руки вперёд, чтоб закрыться от летящего ему в лицо клубка, и верёвка, тонкая, но прочная – не разорвать – тут же обмоталась вокруг его рук, притянула их к телу, накрутилась на него, как нить на катушку. Откуда столько её в маленьком клубке? Рюноскэ, замотанный от пяток до шеи, упал на пол. Скрипнула дверца, каппы ушли.
Время тянулось медленно. Оно обычно никуда не спешит, если вам нечем заняться или ждать приходится. Вот если надо что-то сделать, да ещё торопишься, тут-то оно бежит со всех ног. Бежит, обгоняет, посмеивается: «Не догонишь, не успеешь». Рюноскэ лежал, глазел в потолок. В голове камнями ворочались тяжёлые думы: «Ну что за невезуха. От Тэнгу ушёл, а глупым каппам попался. И теперь сидеть мне в зверинце: слушать стихи осла, беседовать с овцами о смысле жизни, внимать мудрым наставлениям быка. А детёныши капп будут швырять в меня огрызками яблок, строить рожи и насмехаться». Он вспомнил, как сам в прошлое лето бегал к шатрам съехавшихся на ярмарку торговцев. Там был и небольшой зверинец: в клетках сидели грустные попугаи, обезьяны равнодушно искали друг у друга блох, а пятнистый олень, старый и облезлый, чесался о столбик, к которому был привязан. А теперь он сам, как попугай или обезьяна будет выставлен на потеху толпе.
Мальчик заворочался, пытаясь ослабить путы. Но ничего не вышло, верёвка была намотана так плотно, что ни рукой, ни ногой шевельнуть