было человек, что их запомнили и осознали? Сколько было человек, что мучаются сейчас так же, как он, от грохота корабельной цепи вжимаясь в раскаленную от северного мороза железную палубу брошенного научного судна в безымянном квадрате, на клочке непригодной для жизни радиоактивной земли? Сколько замучалось бездумных поганых политиков, утверждавших простые, казалось бы, цифры бомбардировок? И Рекс хотел верить, что эти – все без исключения…
– Прекрати! – кричал он, сжимая глаза до фейерверков на темном фоне. – Прекрати!!!
Якорь издал свой последний рев и сорвался вниз. Раздался чудовищный удар о камни. Вслед ему, с громким шуршанием и железным звоном, посыпалась толстая корабельная цепь.
– Ленинград… Я видел его, представляете?! – истерично улыбаясь, Рекс ревел, машинально пытаясь смахнуть перчаткой, заключенные под резиновой маской противогаза капли жарких слез. – Я видел его, мистер Туполев… Я был из тех, кто бомбил его… Ленинград… Мне очень жаль…
Он медленно перевернулся на живот, ощущая, что тот урчит с небывалой силой. Но аппетит пропал, теперь было ощущение, что кишки сворачиваются в петлю, которую накинут на осипшее горло. Поднявшись на четвереньки, Рекс ударился лбом об железную палубу, и почувствовал, как внутри его черепной коробки шатнулся воспаленный и давно не обеспеченный подпиткой обезумевший мозг. Они рисовал ему картинки перед глазами, но все они были из прошлого. И Монро очень хотел, чтобы прошлое это было давнишним, до Вьетнама и всей это чехарды с последней войной, чтобы там была теплая и жаркая страна в другом конце света, его штат, его ранчо и его семья, которая всегда ему улыбалась. Но перед глазами появилась просоленная морской водой ледяная советская сталь. И Рекс медленно поднялся, взявшись за парила.
– Мне очень жаль…– повторил он, на мгновение поглядел на солнце.
Розовый закат. Извечный розовый закат был там, куда оказалось обращено его лицо. А рядом с ним ничего, сплошной туман и холодное радиоактивное море. Отвернувшись, Рекс побрел по кораблю, пытаясь отыскать хоть какой-то смысл, зачем он забрался на Туполева.
Внутренности корабля были совсем не жизнеутверждающими. Проклятый сквозняк, что гулял про промёрзшим трюмам, хлопал дубовыми дверями так, что это слышалось даже в десятке метров от места хлопка. Красные и зеленые ковры, что лежали на полу, чтобы экипажу не было настолько холодно, превратились в сплошное ледяное полотно, которое не сгибалось, а ломалось под ногами. В этой остывшей железной бочке, какой казался просторный Туполев при близком изучении его внутренностей, не было той атмосферы, чтобы согреться. Не было и солнца, от одного вида которого было малость легче. Только темнота, мрак и оставленные каюты без экипажа, где, то тут, то там лежали пестрящие заголовками русские газеты. «Народы планеты принуждают мировой империализм к Миру!», «Советская Россия готова ответить на решительные прорывы НАТО в Европе!», «Сила и острый удар со стороны севера и юга!», «Воспаление ядерного