Врач в поликлинике, крупная немолодая тётка, играя своим висящим зобом, почти зло сообщила:
– У тебя, милая, цито-цито. Вот так. Татуировки делала на теле? Моду взяли. Ну, ну, успокойся. Живут и с цито-цито.
И мир для Гели перевернулся.
Она шла домой по тротуару мимо ограды заброшенного монастыря, по аллее бульвара вдоль трамвайного кольца, стояла на светофоре в толпе пешеходов, а в голове у неё как набат звучало: «Я прокажённая… Это конец. Мне конец. За что?!.. Господи, за что?!» Мысли у неё путались, Геля не могла представить себе где, где она могла заразиться? Ни салонов тату, ни, упаси господи, наркотиков, анализы, гинеколог, парикмахерская… Нет, невозможно. Стоматолог, да. Зубной врач, полгода назад, на юге. О, боже, ну почему?! Если бы она потерпела тогда и пошла к своему дантисту!.. Судьба… Это наказание. Это компенсация, баланс. Слишком её любили, Владимир, он слишком её боготворил. Королева… У королевы судьба избранной. Уж лучше бы, как все… Какая тяжесть на душе, какой кошмар, как страшно, как же страшно, господи!
…
– У тебя ещё и Геля больная смертельно. Выдумал, Казимир Дмитриевич? Чтоб пожалостливей. И Гелю саму тоже выдумал. Да?
– Нет.
– Болезнь не выдумал или Гелю не выдумал?
– Нет.
– Чего нет? Ни Гелю, ни болезнь не выдумал?
– Нет.
– Ага, и Вера во время аборта чуть не умерла.
– Жизнь каждого человека – это быстрое или медленное движение к смерти. Из песни слов не выкинешь.
– Ну ты философ. Как Хома Брут.
– Пошёл вон!
…
Домой Геля пришла даже в состоянии возбуждения. Надо немедленно рассортировать вещи. Надо немедленно отделить всё своё от вещей Владимира. Бельё. Эту полку освободить. Нет, лучше вообще в другой шкаф. Хорошо, что… Да они с Владимиром не были, как муж с женой, уже давно. До того злополучного стоматолога последний раз. Фух, неприятно… Хорошо, хоть это… Не заразился точно. Он может. Из солидарности, он вместо неё захотел бы заразиться, только дай… Так, бельё своё, Вовины вещи туда… Полотенца ему, ей. Платья, ну это понятно. Да причём здесь платья? В ванной, это убрать, его бритва, её. Щётки, щётки отдельно… Теперь в кухне. Посуда отдельно. Как при эпидемии гриппа, это же просто, всё разделить, питание, посуду, постельное. Диета, теперь диета. Пожизненно, говорит врач, диета. Это рак, это цирроз. Это всё… Обследование, ложиться в стационар. О, нет, там казенный дом, палата, уколы, лекарства. Она так боится боли, она больше всего на свете боится боли.
Геля села на краешек кровати и заплакала. Никто не видит, как плачет несчастная королева, она дала себе волю. Потом, без сил, обмякшая, сгорбившись, сжавшись, замерла, и лишь где-то в глубине её тела, посередине груди, негромко, но часто-часто колотилось сердце: «Тук-тук-тук-тук-тук…»
…
– Михалыч, сейчас ещё Вову Скоропадского хоронить будем, не удивляйся.
– Бля-а! Ну ты даёшь, сколько можно. Это кто вообще?
– Этот