калитки вежливо и как-то вдруг официально благодарила спутника за компанию и удалялась. Зазывать её к себе в гости продолжить общение Казику казалось бесполезным, слишком холодно она прощалась, как бы говоря, что провели время хорошо, но большего ей не требуется. Однако он всё-таки позвал, формально Казик не знал о Гелином горе, иначе бы не посчитал такое приглашение уместным. «Завтра утром в десять я у вас», – к его удивлению ответила и в этот раз согласием Геля. И действительно пришла, они посидели, чинно попили чаю, совсем недолго.
К стыду Казика, он с нетерпением ждал, когда Геля сама расскажет о своём горе. Казик наблюдал за ней в этом смысле, словно экспериментатор наблюдает за подопытным: у человека беда, как тот себя будет проявлять? Когда начнёт раскрываться, обнажать душу и плакаться? Один раз Казик даже невольно выступил в этой связи провокатором. «У Гели умер муж, помогал бы лучше ей», – произнёс он как-то в разговоре, рассказывая о сыне. Казик имел в виду в данном случае несчастную судьбу своей двоюродной сестры, тоже Ангелины, помогать которой советовал сыну. Тот регулярно переводил вспомоществования «Гринпису», вместо того, чтобы, раз уж всё равно благотворит, тратиться на двоюродную тётку, молодую вдову с двумя маленькими детьми, пусть дальнюю, но всё-таки родственницу. Геля услышала «умер муж» в сочетании со своим именем и на секунду замерла. Ровно этого мгновенья ей хватило понять, что речь идёт на самом деле не о ней. Геля быстро перевела разговор на другую тему, но было заметно, что ей это стоило усилий. Слова Казика прозвучали в разрез тону беседы и почти вызывающе. Это вышло чем-то вроде удара исподтишка. Казик сам не знал, умышленно или нет он так подчёркнуто сказал фразу «у Гели умер муж». Подчёркнуто, чтобы зацепить её воспоминания, сделать ей больно и вывести из себя. Он мог сказать это умышленно. Хотя потом, конечно, мучился бы от своей жестокости.
Следующим после этой «провокации» днём, когда Казик в заранее назначенный час подошёл к Гелиному дому, чтобы вместе отправиться к какому-то горному роднику – она обещала показать источник, Геля, в отличие от Казика, прекрасно знала окрестности, – оказалось, что мадам ещё не готова. Недовольный такой незапланированной задержкой, Казик битый час мерил шагами тропинку вдоль Гелиного и бабы Фросиного дворов, пока подруга собиралась. Когда они наконец выдвинулись, выяснилось, что Геле сегодня нездоровится – она вообще страдает какой-то болезнью, испытывает периодически слабость, и сегодня хотела «дезертировать», как выразилась. Казик почувствовал угрызения совести: не желая того, он проявил навязчивость, всё-таки вытащив девушку из дома. На прогулке Геля разошлась, говорила много, как всегда. В конце, отвечая на вопрос о ближайших жизненных планах, она сказала: «Планы-то есть. Точнее, были. Два месяца назад трагически погиб мой муж. Он меня опекал во всём и в моих планах тоже. А теперь не знаю как».
Назавтра, ближе к обеду, Геля позвонила и сообщила, что её нет в посёлке, и прогулка отменяется. Неожиданно меняющиеся планы, как всегда, принесли Казику предельную неприязнь, он испытал досаду.
Вечером