он немедленно оказывался в её каюте с каким-нибудь сэндвичем и стаканом кошмарного кофе приготовления Алекса. Говорить ни с кем не хотелось, вставать тоже.
Айна не ожидала, что псионики вроде арахнидов могут настолько сильно воздействовать на мозги. Механик не произносил ни слова вслух, усаживался на пороге в позу какого-то странного изваяния и замирал, изредка подрагивая усами. Верхнюю пару рук он складывал в фигуру вроде замка и опирался на них головой, а нижней парой подпирал верхнюю. Мысленно он говорил абсолютно без акцента, оставался только смешной тембр, которому больше всего подходила характеристика "плоский". Впрочем, говорил он тоже редко. В основном следил за её состоянием и усыплял, как только капитан начинала погружаться в отчаяние и размышления о том, насколько всё плохо. В верхней руке он неизменно сжимал свёрнутый лист с маркировкой илзурской больницы и периодически с ним сверялся, но что из указанного он выполнял, Айна не знала.
Лёжа в полудрёме и стараясь не шевелить левой рукой, она вспоминала свою армейскую учебку. Военную историю у них преподавал майор Ливси с рваными шрамами на голове. На первой же лекции майор рассказал, что в молодости оказался в челноке с неисправным двигателем и получил тяжёлое ранение, заодно призвав новобранцев не строить предположения по этому поводу. Шрамов было много, они паутиной оплетали весь череп майора, и из-за этого он не видел смысла пытаться прикрыть следы, как он это называл, своего невезения, волосами. Тогда это выглядело довольно колоритно – Ливси всегда ходил в безукоризненный форме полупарадного образца, а над погонами возвышалась исчерченная лысина. Теперь Айна начинала понимать, почему майор всегда носил ещё и белые перчатки. Видимо, ранение головы было не единственным.
Из глубин памяти всплывали другие военные, даже те, кого она встречала раз или два. Те, кому "не повезло"в разной степени. Они принимали экзамены, были почетными гостями на парадах и сдаче нормативов на первое звание. Но их не было среди пилотов кораблей и мехов, и на стрельбищах они руководили, только отдавая команды. Её собственный отец, получив ранение при штурме захваченного группой террористов дома, напился до зелёных мух, когда врачи заверили его, что через месяц он сможет вернуться в строй. А мать ещё долго его подначивала, говоря, что сама судьба против того, чтобы он сравнялся с ней в звании.
В таком полусне, когда Чакк не успевал поймать момент, ей виделась врачебная комиссия, с осуждением и жалостью рассматривающая уже её собственные шрамы. Доктора с холодными отстранёнными лицами перешептывались между собой, качали головами, и небрежно бросали перед собой на стол её личное дело, наискось отштампованное синей линялой печатью. "Солдат комиссован".
"Просто прелестно, как давно уволенный из армии пилот меха вдруг начал переживать о набравшая военной карьере", – вступал откуда-то из-за спины ядовитый голос. – "таких охотников за головами, кривых, покалеченных, полумертвых – знаешь, сколько? Никто не рассматривает их дел и не проводит им комиссий. Потому что всем наплевать на них. Потому