заметила женщина, – есть вещи, которые уже не склеить. Мне без тебя будет холодно. Ты надолго?
– Не знаю я. Я еще ничего не знаю.
Лиза облегченно вздохнула.
– Если ты ничего не знаешь, то никуда от меня не денешься.
– И ты туда же…
Гоженко пошел в комнату и кинул пиджак на спинку стула. Из кармана выпала монетка и укатилась под шкаф.
Лиза возилась на кухне. Сквозь межэтажные перекрытия доносился свист скворца. Михаил почувствовал, как ноют мышцы на ногах, и прилег прямо на покрывало.
Ему снилось, что он летит над рекой, поверхность которой напоминала дамасскую сталь. В ней отражалось ослепительное солнце, наполовину съеденное горизонтом и перечеркнутое размытыми линиями сизых туч. На одном берегу реки – высоком, обрывавшемся к полоске песчаного пляжа скользкой бурой глиной, рос сосновый лес, плотный и густо-зеленый в кронах, сумеречный и разряженный у красноватых корней, покрытых заячьей капустой. Другая сторона была объята однотонной равниной, и туда-то и садилось солнце, высвечивая черные в закате холмы курганов.
Гоженко во сне глубоко дышал, радуясь, что здесь, на высоте, есть свежий воздух. Ему стало комфортно и свободно. Он был доволен, что летит один и вокруг нет толчеи и суеты. Михаилу казалось, что его мягко подхватывают теплые потоки и поднимают ввысь, и тут же он попадал в зону ледяного ветра, заставлявшего ежиться и стремиться ближе к земле.
Потом он увидел радугу и все вокруг закружилось и стало разноцветное, и крутилось все быстрее и быстрее – до тошноты, и он оробел и захотел проснуться, но не смог. Под ним еще плыла земля – лес и река исчезли, внизу тянулось ровное поле, покрытое золотистым злаком, и вроде бы поле разделяла на части проселочная колея: по дороге к курганам, поросшим ровной колкой травой, брел путник. Михаилу подумалось: «Это, кажется, я сам – здесь больше никого нет. Или это Стурнин?» Но он не успел разглядеть: поле и человека заволакивало стремительным туманом – так бывает при взлете самолета, когда пейзаж под крылом уходит в облака. Скоро Михаил завис в сплошном бесконечном мареве, и стало скучно.
– Я видел сон, – сообщил он бледнолицей женщине. – Я летал. А потом стало ничего не видно…
– Летают дети, когда растут, – заявила Лиза. – А ты взрослый. Я выключила верхний свет – не хотела тебя будить.
Она сидела в кресле у кровати, вытянув красивые ноги, и пила вино.
– Лиза, – сказал он. – Лиза-Лизавета. Ты слышала, что я говорил?
– Нет, – ответила женщина.
– Ты никогда меня не слушаешь.
Лиза поставила бокал на журнальный столик, передвинулась на край кровати и положила руку Гоженко на лоб. От ее кожи пахло стиральным порошком. Гоженко зажмурился и наблюдал сквозь ресницы крупное тело, которое чуть покачивалось в полутьме. Изящная рука на лбу подрагивала.
– Ты тоже мне не веришь, – задумчиво сказал Михаил. – Мои женщины считают меня тряпкой. А ведь я даже рюкзак уже купил. И скотч.
– Нет, что ты, я тебе