пробормотал Дмитрий, вглядываясь. – И откуда что берется?
Он определенно никогда этой дамы не встречал, но странным образом угадывал в ней знакомые черты – в фигуре, в повороте головы; теперь Стурнин увидел, что у женщины рыжие волосы и, кажется, веснушки на носу и тоже очки. Очень приятная барышня. Она смотрела куда-то вбок, стояла рядом уверенно и спокойно, будто встретились добрые соседи и сейчас разойдутся по своим квартирам, дружелюбно перемолвившись о погоде.
Стурнин сделал еще несколько селфи и обнаружил, что женщина присутствует на всех фотографиях, где присутствует он. Иногда она выходила довольно четко, иногда угадывалась лишь контуром или обозначалась какой-либо частью – положенной на плечо рукой, локоном волос в уголке, или просто ощущением.
Стурнин долго ломал голову, вспоминая, где мог ее видеть. Он проделал гигантскую работу, пересмотрев архив, и обнаружил несколько фотографий с участием этой или очень схожей дамы: вот она целует подростка (здесь барышня совсем юна, у паренька весьма обалделый вид; хорошая, экспрессивная фотография); вот стоит в компании людей постарше, что-то оживленно говоря и придерживая изящную шляпку (иностранцы откуда-то из Азии, дали пять долларов); вот угадывается за спиной сирийца (боец с гордостью позировал около гаубицы и через десять минут после снимка был буквально врыт в землю снарядами, поэтому немудрено, что у женщины печальное лицо). Не так уж и редко появлялась на снимках рыжеватая дамочка.
– Ну ты и бабник, – вынес вердикт Гоженко. – Вот уж не ожидал от тебя. Аське лучше не показывай, а то еще лет пять прохолостякуешь.
Михаилу женщина не понравилась: таких низеньких, плотненьких, простодушного вида баб он побаивался больше других, потому что полагал, что вследствие недостатка внешней яркости подобные особи озабочены лишь тем, как бы мужика подвести под венец, а там хоть трава не расти.
– Терпеть не могу тихонь, – не раз говорил он матери, – Они-то как раз самые жесткие хищницы и есть. Раз поцелуешь и никогда не вырвешься из объятий.
– Может быть, для таких, как ты, это к лучшему? – предполагала старая женщина, вслушиваясь в свист скворца, и черные глаза еще больше чернели от воспоминаний, в которых сын заменялся русобородым красавцем-пиратом с кортиком на боку, капитаном, пришедшим из-за моря.
– Сын совершенно не похож на тебя, – сетовала она, – Он рохля.
Она рассказывала, что заполучила капитана пятьсот лет назад именно тем способом, которого Михаил так боялся – крепчайшим объятием, от которого пират не смог освободиться до конца дней своих. Видит бог, он пытался уйти – всеми возможными путями: кутил в кабаках с распоследними шлюхами и исчезал с ними в хижинах на склонах гор, запрещал ей сопровождать его в рейс, а, бывало, и вовсе пытался прогнать взашей – да, сынок, он бил меня, лупцевал как сидорову козу, но я не в обиде – таким уж его создал бог, мужчину моей жизни; всегда много