известь и кирпич много дешевле и доступнее, чем сухие пещеры, или даже цельные брёвна, или кора в избытке, или хорошая глина и ровные, плоские камни. Я говорю об этом не с бухты барахты, я знаю рынок непонаслышке, ибо прекрасно знаком с ним и в теории и много раз сталкивался на практике. Достанься нам на йоту чуть больше ума, мы могли бы столь эффективно воспользоваться этим богатством, что возвысились бы как боги и стали бы много богаче всех нынешних Крезов, сделав из нашей цивилизации игрушку, исполненную истинного блага для нас всех.
Современный человек, полный самомнения относительно своей продвинутости, на деле всего лишь убеждённый в своём уме закоренелый дикарь. Однако, кажется, я слишком углубился в философские импиреи, и мне пора вернуться к моему собственному эксперименту.
В конце марта 1845 г., прихватив с собой одолженный у соседа ржавый топор, я пошел в лес, и, словно в Зазеркалье вышел на берег Уолденского пруда. Здесь я риешил бросить якорь и вознамерился выстроить свой дом. Не тратя времени, я стал валить молодые, стройные, высокие, белые сосновые стволы. Начинать дело с чистого листа, не воспользовавшись помощью или не одолжив чего-нибудь у добрых людей, практически невозможно, но это единственный, может быть, и самый великодушный метод приобщить своего ближнего своего к богоугодным делам. Хозяин топора, вручив его мне, произнёс пышное напутствие, сообщив, что топор этот дорог ему, не только, как память о доброте праотцов, не просто как зеница ока, но и дороже самой жизни, и добавил, что я должен его вернуть в целости и сохранности. Я не обманул его, и вернул топор владельцу острее, чем он был в кузнице.
Холм, на котором я работал, покрытый весёлым, молодым сосняком, был чрезвычайно живописен, и в прогалы между стволов виднелась блистающая искрами часть пруда и крошечная лесная поляна с густой порослью подрастающего орешника, а также совсем юными, отважно устремлёнными ввысь сосенками.
Пруд был ещё скован льдом, хотя почернел, набух и весь был в полыньях. Я работал там целыми днями, порой было божественнно тихо, а порой поднималась лёгкая метель и по земле мела белая позёмка. Но как правилок часу окончания работ и возвращения домой, когда я выходил к полотну железной дороги, высокая песчяаная насыпь ярко горела на Солнце и вдали размывалась в лёгкой дымке, рельсы весело блестели, и весенняя песня жаворонка подхватывалась голосом чибиса или разноголосым хором других птиц, которые точно так же, как я строили сейчас свои новые дома, начиная новую жизнь на новом месте.
Славны весенние деньки, когда вместе с оттаивающей землёй оттаивает и наша отмороженная душа, и «злая зима», порыкивая и корча рожи, сбрасывает с себя холодную белую маску, из-под которой уже видна юная улыбка вторгающейся Весны. Всё и все вокруг начинают пробуждаться от зимней спячки.
Как-то раз, когда я рубил и с топорища у меня соскочил мой топор, и я крепил его, загоняя