В Семой же сделанном ларе. Отец Игнатий только головой качал: моряк, спички – бряк.
Вета осталась одна. На столе в клубах пара красовалась пол-литровая сувенирная чашка с чаем и медом. На коленях – открытый второй том Добротолюбия. Присмотревшись, Вета поняла, что в Семиной комнате не горит лампадка. Без маленького, но живого огонька – холодновато. К вопросу о душе и доме – сказала бы Светик. Бутыль с вазелиновым маслом стояла под полочкой: масла – добрая половина. Возле голубой чаши – кадильница-«звездочка», потемневшая и пахнущая ладаном. Фитиль лампадки тонкий, но из прочных нитей. Вета едва вытащила непослушный кончик толстой иглой, лежащей на нижней полочке. Спички тут же, и огарок, еще с Пасхи остался. Цвирк – и над маленькой красной свечой появилась горячая искорка. Робкий лепесток пламени затрепетал под слабой Ветиной ладошкой, рассеивая по комнате голубые брызги.
Свечи и лампада. Автор фото неизвестен.
Робкий лепесток пламени затрепетал под слабой Ветиной ладошкой…
Вета вернулась в постель, легла и заснула нечаянно.
В.М. Васнецов. Бог Саваоф. 1885–1893 гг.
И тогда Вета тихонько вскрикнула: «Господи, помилуй!»
Когда проснулась, взглянула на часы. До начала последнего богослужения с чтением Великого Канона оставалось три часа. Скорая не приехала. Телефон молчал. В висках, вместо изнурительного утреннего жара, струилась веселенькая прохлада, а лоб в поту. Словом, кризис миновал.
До начала богослужения остался час. Скорая помощь все не ехала. С крыши до самой земли, мимо Светиного кухонного окна, свисала длинная пожарная лестница. Вета была уверена: от ее присутствия сегодня в храме что-то зависит. Написав записку с кратким изложением событий, Вета сунула ее в карман пальто. Балкон был застеклен, однако боковая стена неплотно подходила к панели дома; щель и заставили стеллажом. Примерившись, Вета аккуратно начала составлять инструмент на пол. Освободив одну полку, поняла, что можно попробовать просунуться и так. С трудом, но можно. Главное, чтобы не подвели руки. Перекрестилась, перекрестила лаз и высунулась на улицу.
Какое-то мгновение Вета висела на руках и не чаяла удержаться. Но вдруг стопа, словно сама собой, вцепилась в спасительное железо. И вот уже обе ноги на ступенях лестницы. Лестница громыхала и раскачивалась; тело заносило.
В окне второго этажа мелькнула тень, и в Вету нацелились бесцветные старушечьи глаза. Испуг словно бы прибавил силы. Вета чуть не побежала вниз по витым ступеням. На первом этаже, по счастью, не было никого. Руки изнемогали; мизинцы отказывались впиваться в холодное железо. До земли лестница не доставала чуть больше метра. Вета уже приготовилась прыгать, но руки свело судорогой. Не разжать. И тогда Вета решила действовать верой. Тихонько вскрикнула: «Господи, помилуй!» И рука освободилась для крестного знамения. Вета перекрестилась и прыгнула. Она сильно ушиблась бы, но голова, заодно с сумкой, перевесила, и Вета приземлилась как кошка – на передние конечности, слегка завалившись на бок. Встала, отряхнулась и