встала на колени вместе со всеми, и вдруг – заплакала от сознания своего бессилия
Перед храмом, возле лавочки, собралась толпа людей. Леша, Светик и еще кто-то. На лавочке – голубое пальто и знакомый беретик. Вета!
Светик метнулась навстречу.
– Езжай ко мне домой; она скорую утром вызвала. Вот ключи.
Мил повиновался было, но перед ним, в окружении прихожан и матушки Анны, возник отец настоятель. Мил замер, словно его ударили. Отец Игнатий пристально посмотрел на Мила, на Вету и сказал только:
– Ну что, Николай? Вон тебе машина.
И кивнул на матушку Анну. Монахиня встрепенулась:
– Синие «Жигули»! Несите скорее Вету.
Матушка Люба провела перед Ветиным носом ватой с аммиаком:
– Глаза открыла. На втором месяце такое бывает.
Отец Игнатий поддакнул:
– Квартиру обещали?
Мил потупился:
– Обещали.
– То-то.
Жилкомиссия нагрянула почти без предупреждения, да еще в день, когда неизвестно почему отключили горячую воду. Ирина Георгиевна, собравшаяся было в храм, только похлопывала себя по бедрам и кудахтала:
– Без креста, без молитвы!
Судьба дома решена. Комиссия – две симпатичные тетушки – особенно в состояние жилища не вникала. Походили по комнатам, задержались в совмещенном санузле, имевшим приятный вид, поскольку Мил сам поставил новый смеситель, а Вета сильно потратилась на разные корзины, шторки и зеркало. Вынесли готовое решение:
– Бабушка, выселяться будем. Месяца через два-три. Дом под снос.
Вету положили на заднее сидение, хотя она и сопротивлялась. В ней проснулась кокетка: не хотелось показаться мужу больной и беспомощной.
Около часу ночи вдруг объявился Мыкалка. бутылкой яблочного сока.
– Мамочка, не грусти. Смотри, что я вам принес!
Светик вспыхнула.
Мыкалке не поздоровилось бы, если бы вдруг Мил не вышел в уборную, впустив длинный луч света. Лучик упал, приковав Светиково внимание к приходскому листку, засунутому небрежно за зеркало. Виднелось только название: «слово о милосердии и молитве».
Светику пришла легкая мысль:
– Ты, Александр Васильевич, молиться пришел. Теперь тебе всю ночь спать не придется. Иди на кухню, поешь и чаю напейся.
Скорая приехала в начале второго. Врач оказалась крепкая, суховатая тетушка, в возрасте, лет за пятьдесят. В ее поведении и словах чувствовалось что-то военное. Мил спросил, не смущаясь:
– Вы не служили в военном госпитале?
Доктор довольно приветливо ответила:
– Да. В госпитале имени Бурденко.
Два или три вливания доктор сделала почти молниеносно. Пациентка, ощутив их, открыла глаза. Тускло мерцающие, внезапно выцветшие.
– Папа! – сказала Вета, – Николенька.
Доктор следила за пульсом, прикладывая длинные пальцы с круглыми ногтями то к шее слева, то к левому запястью, то к тонкой Ветиной щиколотке. Очень скоро нос у Веты порозовел.
Мыкалка