девушке. Помахав надушенной рукой перед ее лицом и не увидев ответной реакции, сир Годфри принял философский вид и обратился к коменданту крепости:
– Вот что бывает, когда в город, находящийся под защитой Империи, бездумно впускают кого попало. Сумасшедшая по недосмотру вашей стражи смущает покой добропорядочных горожан, а я теряю свое время на пустые разбирательства!
Наместник сделал акцент на слово «вашей», подчеркивая, что он здесь не причем. А так оно и было. Сколько не одевай местных в форму имперского легиона, ума им не прибавляется! Разразившись назидательной тирадой, сир Годфри наметил план действий, гениальный в своей простоте. Карать и миловать, избавляться от недостойных и прощать провинившихся – только так можно завоевать всеобщее признание и любовь!
– В Аверне, легионера, презревшего свои обязанности, казнили бы немедленно… – патетично изрек наместник и, выдержав паузу, добавил, – в карцер! На хлеб и воду, на десять дней. Нет, на двадцать!
Обрадованного мягким наказанием стража немедленно увели.
«Докладывать в Аверну о происшествии на площади Готы? Последующие разбирательства повредят моей карьере. Не докладывать? Слухи сами дойдут» – раздумывал наместник. Казнить нищенку? Тогда – за что и как именно? Обезглавить, как государственную преступницу? Но на это нет оснований, раз доказано, что акта преступления, так сказать, и не было: рисунок на доске застрогали, да и действовала она в одиночку. Повесить? Отрубить руку, как воровке? Нет, это несправедливо, если только за украденный покой сира Годфри. Жаль, что за отсутствие разума не предусмотрено кары! Вот вернется наместник в Аверну и предложит такой закон, а пока… Отпустить? Нет, невозможно!
– В яму ее.
Гордясь собой, сир Годфри покинул подземелье, а в Аверну полетело письмо, в котором наместник сообщал о досадной безделице: местная сумасшедшая осквернила городскую площадь эмблемой северного Эймара, который также является знаком архонтов. Виновные, допустившие акт вандализма, наказаны, преступница изолирована. В Готе все спокойно.
Подпись, дата и вздох облегчения.
Яма представляла собой отверстие в земле дважды в высоту человеческого роста с утрамбованными стенами и полом, засыпанным речной галькой. Могилу, в которой нельзя лечь. Бессрочную пытку. Сюда попадали преступники, наказание за провинности которых не имело четко прописанной формы. Решетка наверху не спасала узника от капризов погоды и издевательств горожан – помои, тухлые яйца или гнилые овощи в любую минуту могли обрушиться ему на голову, особенно, если наказание было заслуженным. Но и кормить по-человечески несчастного не возбранялось – вверяя осужденного в надежные руки времени, правосудие оставляло место милосердию. Даже имея друзей или родственников, узники ям были обречены. Как только очередной страдалец испускал дух, решетку выламывали, доставали труп, а яма терпеливо ждала нового жильца.
Ямы