углей жаровни, вновь согнав со стула перед провидицей уже облюбовавшую это местечко недовольную кошку.
– Что же… Дейвóны когда-то мне мужа убили в Помежьях… а детей… – замолкнув сурово нахмурилась старая Марвейн, колко и пристально оглядывая с головы и до пят оробевшую перед ней чужеземку, которую Гвервил чуть не насильно усадила на стул подле жаровни.
– Но тебя тогда в чреве матери не было даже… Я поворожу тебе. На что хочешь узрить ты в грядущем?
Майри не отвечала, взволнованно глядя на пристально взиравшую ей в глаза старуху-феáхэ. За неё ответила стоявшая рядом Гвервил:
– На мужа ей сделай прорицание, гэйлэ!
– И на него предскажу… – Марвейн сурово зыркнула на притихшую в один миг а́рвейрнку, и та поспешно скрылась за спинами окруживших их любопытным кольцом подруг-землячек.
– Выбирай своей дланью уго́лье! – старая феáхэ повелительно протянула дейвóнке щипцы, – и загадывай, о чём ты хотела спросить у богов? Как звать тебя, дева?
Стиснув в ладони железо щипцов дочерь Конута вновь не промолвила той ни единого слова, не желая солгать перед старой провидицей – кто, казалось, саму её зрила насквозь, заглядывая через очи в ничем не прикрытую душу.
– Ти́веле она, гэйлэ! – вновь из толпы отозвалась Гвервил.
– Имя людское что плащ – всегда новый на плечи накинуть нам можно… – сказала старуха насмешливо, выхватывая из ладоней дейвонки подаваемые ею щипцы, в которых спел жаром последний из рдеющих в пепле углей, и пристально глянула ей прямо в очи, точно зная всю правду, – лишь настоящее имя узнав над душой человека того можно власть обрести – если сама удержать его душу в руках своих сможешь.
Зрящая смолкла на миг, и в глазах её что-то блеснуло. Голос утратил насмешливость, став негромким и мрачным.
– А порою судьба такова, что родишься с одним, а запомнят другое… С ним жизнь проживёшь…
Провидица вновь обернулась к взволнованной дочери Конута.
– Дуй до огня – а после в глаза мне смотри неотрывно! – велела она той.
– Возвращусь ли домой я? – взволнованно вопросила у зрящей феа́хэ дочь Конута, и резко дунув на головешку в щипцах у провидицы воззрила сквозь пламя в её закатившиеся в неведомое зрачки.
Вещая Марвейн долго молчала, неподвижно застыв точно каменное изваяние Пламенеющего, и взирала сквозь рдевшее пламя угля на дейвóнку. Затем она резко пришла в себя и негромко заговорила:
– Минувшего твоего я не вижу. Словно чья-то могучая длань перед взором моим его мглой застилает – ни до́ма, ни имени не́ дав узреть – и грядущее теменью скрыто. Лишь то, что мне шепчет Она, слышу я – что тебе суждено может быть твоей долей.
– Кто – Она? – взволнованно спросила Майри у зрящей.
– Тсс! Тише, дева… Не любят боги ни опрометчиво данных зароков – ни имён своих, нами напрасно окликнутых… – нахмурилась старая Марвейн, приглушив голос. И заметив взволнованный взор вопрошавшей добавила:
– Та, чьей тенью ты рождена.Ты – та, кто много