мне под сердцем, поддержкой была и опорой, советчицей верной, любимейшей. Когда я воевал вдалеке – дом хранила с уделами, два набега противников люди мои под верше́нством её отразили успешно. Как тень…
Скригга смолк на мгновение.
– Но женой по закону для всех смог наречь я её лишь лет десять спустя… Когда прибыли к дому, поднялся там вой – что владетеля Фрекиров родич-де бабу себе приволок – до него дважды порчена, кровью своей вполовину из рыжих, да к тому же чужая жена до сих пор, от супруга беглянка! Срам, стыдоба – такой ведь позор утворил я в семействе, что хоть лики богов из святилища прочь выноси! Проклинали её и бранили, хотели вернуть Эрну силою в дом до Расколотой, так и не дав нам согласия к браку. А мне было плевать – лишь бы с ней…
Лишь как умерли после отец мой и скригга наш прежний Аскульф, а в Помежных Раздорах сгорели в огне тех сражений дядья и в избытке всех родичей, и я принял старейшего звание в орне, то умолкли их всех языки ядовитые – и в святилище ввёл я её по чести́. Такова вот история наша, владетель – и иной не желаю судьбы как быть с Эрною рядом…
– Так серебра хоть в том кошеле сколько лежало, почтенный? – спросил улыбнувшийся арвеннид.
– А пёс знает его! – махнул рукой Свейн с безразличием, – не считал. В первый же день потеряли кошель тот в лесу, как любились мы с ней безоглядно, владетель…
Выла вьюга над полем за окнами тверди, заметая пожухлые травы холодным покровом снегов. Тьма но́чи ложилась на землю средь стужи и мглы, истирая последние блики багровых как кровь лучей севшего солнца.
Взгляд скригги Фрекиров вновь стал угрюмым. Глаза его долго следили за тем, как кромешная чернь сокрывала просторы полей и лесов вокруг Ульфхулургейрда.
– Века здесь менялись для нас всех владетелей звания, стяги, присяги – порой не шагнув от родного порога. Выбор был невелик для одних и других, когда с каждого края схлестнулись могучие силы, что звали к себе, столкновеясь железом, нам дав лишь одно – уйти прочь иль остаться, пытаясь сменившись остаться собой. Присягают давно здесь не кровью от предков и верой, а собственной волей – ища покровителя. Здесь у всех за века в жилах две слились крови, владетель. Чья она – есть ли толк то пытать, устремляясь к кореньям? И как хочешь себя зови, как хочешь кличь… всё одно без этой земли родной имена все твои как и сам ты ничто… Мы, рождённые на меже, что без ножа нам сердца́ точно надвое режет – но встав прямо на ней мы не видим её, той черты, отделившей народы. Такова тут судьба, тот наш рок…
Выла вьюга над полем за окнами тверди, пугая холодною песнью сердца. Тьма плыла над землёй среди стужи и мглы – и не зрилось в том мраке ни самой малейшей искринки, ни света, ни сполоха… лишь чернота бездны но́чи зимы.
Холод стужи, принесшей сюда первый снег, что разлёгся по здешним полям и холмам две седмины назад, точно хитрая кошка незримо искал хоть малейшую щель между брусьев и досок, дабы тихо проникнуть за двери в натопленный сруб. Старик, что толок в ступке